— Должны были еще три дня назад, но я же все отменил…
— Значит, возобновишь. Если получится, пусть завтра начинают
завозить. Хоть в ночь, хоть когда угодно. Мы график кровь из носа должны
догнать.
— А ты завтра что, не приедешь?
— А хрен его знает, приеду я или нет. — Степан доел
гамбургер, скомкал хрустящую бумажку и зашвырнул ее в корзину. Она просвистела
мимо уха Белова и аккуратно приземлилась прямо на пол, совершенно в другой
стороне, не в той, где находилась корзина.
— Молоток, — похвалил Чернов. — Снайпер.
— Я завтра с утра поеду в охрану труда, в мэрию, в
префектуру, в хренотуру. Далее везде. Если кто-нибудь явится из дознавальщиков
прямо сюда, принимайте с почетом, со всем соглашайтесь, угощайте пирогами, в
глаза смотрите преданно и ждите меня. На объект никого не пускать. Только тех,
которые в масках и с автоматами, но этих мы вроде не ждем.
— Эти два месяца назад были, — напомнил Белов, интеллигентно
и не без изящества доедая гамбургер. — Теперь не скоро явятся.
— Никто не знает, когда они явятся, — пробормотал Степан. —
Что там на Дмитровке, Эдик?
Пока Белов излагал события, начав с «после обеда», когда
уехал Степан, солнце завалилось за ближний лес и макушки деревьев резче
выступили на фоне налившегося янтарным цветом неба.
Уехать бы в Озера. Взять Ивана и уехать с ним в Озера.
Вдвоем. Чтобы не нужно было ежеминутно пить и развлекать
толпы многочисленных гостей.
Топить каждый день баню на берегу озера, в черной
полированной воде которого отражаются серебряные ивы и кажется, что до
противоположного берега рукой подать, а на самом деле километров десять, если
не больше. И волшебный лес на той стороне стоит сплошной стеной — такую картину
маленький Степан видел в Третьяковке. А утром, оскальзываясь на мокрой от росы
траве, тащить на плечах лодку и смотреть, как погружается в молочный туман
залихватская кепка идущего впереди Ивана и наконец пропадает совсем, и слышно только,
как позвякивает у него в руках дужка ведра и из тумана разносится утренняя,
бодрая и до невозможности фальшивая Иванова песня.
А после рыбалки можно сходить за черникой — недалеко, на
ближайшую горку, — и вечером есть ее ложкой из огромной миски, посыпая каждый
следующий открывающийся слой сахаром. Иванова мордаха моментально станет
фиолетовой, сизой, розовой, а язык — совершенно черным.
Степан улыбался, глядя мимо Белова на лес, который уже
совсем потемнел, как будто налился черной водой, и в остывающее небо над ним,
быстро теряющее свою янтарную глубину.
Он пришел в себя, только когда осознал, что Белов замолчал и
оба зама смотрят на него с выжидательным интересом.
— Вот что я думаю, — сказал Степан, и вдруг оказалось, что
он и вправду все время думал об этом. — Нам нужно сегодня же просмотреть все
барахло покойного Муркина. Я так понимаю, что разрешение на это нам выдано
автоматически. Правильно?
— Зачем нам его барахло? — спросил Белов недовольно. Степан
мог себе представить, какую бурю негодования в душе чистоплотного Белова
вызвала одна только мысль о копании в чужих вещах. — Что ты хочешь там найти,
Степа? Наркотики?
Золото и бриллианты?
— А черт его знает, — сказал Степан, выбрался из-за стола и
протяжно вздохнул, свежим взглядом оценив свои джинсы. Впечатление было такое,
что они стали грязнее. — Кто со мной?
Замы как по команде посмотрели в разные стороны, как бы ища
срочную работу, к которой необходимо немедленно приступить.
— Все ясно, — констатировал Степан, — никто не желает.
— Я пойду, Степа, — неожиданно пожелал Белов. — Черный, а ты
на телефонах оставайся, о'кей?
Степан удивился — он был уверен, что в муркинское жилище
более охотно отправится Чернов.
— Могу и на телефонах, — буркнул Чернов неохотно, — только
пусть лучше на телефонах Тамара остается, а я пойду с Петровичем потолкую.
— Тамара ушла давно, — сказал Степан, — и ты вполне можешь
уходить. Я запру, да и все. Какие телефоны в полвосьмого!..
* * *
Покойный Муркин квартировал в вагончике, как и большинство
рабочих. Его сосед примерно за неделю до происшествия отбыл на историческую
родину в Гомель, повез семье паек и деньги.
— Что искать-то будем? — спросил Белов брезгливо, когда
Степан щелкнул выключателем и под низеньким вагонным потолком засветилась
унылая до дрожи в глазах, голая «лампочка Ильича».
— Не знаю, — огрызнулся Степан, — что-нибудь необычное.
Деньги, может. Какие-нибудь странные вещи.
— Какие вещи? — страдальческим голосом переспросил Белов, но
Степан, которому тоже было не по себе, так цыкнул на него, что Эдик моментально
заткнулся и только длинно вздыхал, глядя, как Степан решительно вытряхивает на
койку, покрытую смятым солдатским одеялом, содержимое клетчатого чемодана. Вещи
вывалились безобразной кучей. Степан запустил пальцы в короткие волосы,
активно, как блохастый пес, поскреб там и стал по одной вытаскивать из кучи
вещи.
— Ты не знаешь, как делают обыски? — спросил он у Белова. —
Или ты тоже детективов не читаешь?
— Наверное, в карманах надо смотреть, — предложил Белов,
подумав, — что ты просто так швыряешь?
— Ну и смотри. Что ж ты не смотришь?
Белов придвинулся поближе, но шарить в муркинских карманах
не спешил.
Окошко, наполовину завешенное пожелтевшей газеткой, уже
совсем по-вечернему синело. Дрожащий свет лампочки делал сумерки за стеклом
совсем непроглядными.
Хотелось домой, есть и спать.
Как там Иван?
Сегодня из школы его забирала Клара Ильинична, и он
наверняка бузил. По возвращении домой Степану предстоит выслушать длиннейшую
лекцию с перечислением всех Ивановых преступлений. Несмотря на обещания,
которые Степан регулярно давал себе, он непременно разорется и будет метать
громы и молнии в поникшую Иванову голову и вздрагивающую от горя спину, и они
помирятся только после того, как уйдет Клара Ильинична, и Степан еще полночи
будет терзаться угрызениями совести, а утром все начнется сначала.
Что придумать? С кем отправить его в Озера или на море?
Где искать няньку, которая придется по душе Ивану и вынесет
все превратности их быта?..
— Обычное барахло, — пробормотал рядом Белов, — ничего
интересного. Пошли, Степан.
— Ты все карманы пересмотрел?
