— За вами не угонишься, — сказал Валерий Владимирович,
несколько озабоченный тем, что элегантный — как в кино! — выход из машины не
состоялся. — Вы очень быстрая девушка, Ингеборга!
Сказано это было с доверительным интимным кокетством в
голосе, и Ингеборга неожиданно струхнула.
Если Валерий Владимирович вздумал ее соблазнять, значит,
вечер будет с самого начала безнадежно испорчен и никакие ресторанные изыски не
смогут его спасти.
Напрасно она согласилась. Сидела бы дома, чего лучше! И плед
опять же, и чай, и новая книжка любимой авторши из серии true love.
Она моментально рассердилась на себя, на Валерия
Владимировича и на жизнь вообще и, не слушая его, мимо приветливого мандарина,
мимо каких-то молодых людей, которые многозначительно покуривали у лесенки,
сбежала по ступенькам вниз.
— Столик заказан? — Зверского вида гардеробщик при входе
бегло осмотрел ее, как бы решая, что бы такое с нее снять и повесить на
вешалку; снимать ввиду теплой погоды было на первый взгляд нечего. У него было
очень русское и мрачное лицо, которое он тщетно пытался сделать любезно
приветливым, русский же бритый затылок и — алое шелковое кимоно, расшитое
золотыми драконами.
Высший класс, оценила Ингеборга. Суперлюкс.
С заказом все выяснилось очень быстро, и в сизом сигаретном
дыму Ингеборгу и ее кавалера проворно проводили в какой-то довольно уютный
закуток, где стояло всего несколько столиков журчал крошечный, но вполне живой
фонтанчик и было не так накурено. Деревянный стол был чистым, приборы —
тяжелыми, в стенной нише неторопливо курились благовония, и справа от вилки
лежал длинный пакетик с палочками Приветливая девушка с подведенными почти до
висков глазами принесла меню, разрисованное драконами и пагодами, и Ингеборга
наконец перестала злиться на весь мир.
— Я буду маринованные грибы, китайский салат, лапшу и утку
по-пекински, — объявила она, едва взглянув в меню. Валерий Владимирович, до
того старательно читавший названия, что у него шевелились губы, оторвал взор от
своей папки и констатировал с уважением:
— Вы разбираетесь в китайской кухне.
Ингеборга разбиралась не только в китайской кухне.
Ее родители уехали из России, едва-едва забрезжила заря
перестройки. Они уехали бы задолго до столь долгожданного рассвета, если бы не
были уверены, что последствия их отъезда будут разрушительны и чудовищны не
только для них, но и для многочисленных литовских и московских родственников.
Они уехали сначала в Германию, где отцу сразу предложили
работу. Очень скоро его перевели в Швейцарию, и за два года он добился всего,
чего не мог добиться в России всю «прошлую жизнь», как это называлось в семье.
У родителей появился полновесный счет в банке, домик с зеленой лужайкой и белым
низким заборчиком, длинная французская машина и приходящая прислуга. Отец
Ингеборги был инженер-металлург экстра-класса, а мать — художница, рисовавшая
по заказу издательств картинки для детских книжек. В цюрихских издательствах ее
картинки никаким спросом не пользовались, и года два она промаялась совсем без
работы, пока однажды супруга герра Вансдорфа, хозяина того самого
металлургического производства, на котором работал отец, не увидела у него в
кабинете несложную картинку — горы, озеро, изумрудная трава, замшелый серый
мостик через горный поток и… два замученных тролля, попивающие эль из каменной
фляги. Фрау Вансдорф впала в непередаваемый экстаз, и мать через некоторое
время сделалась вполне процветающей швейцарской художницей. Тролли, феи,
гоблины и баньши, изображать которых матери всю жизнь страшно нравилось,
наконец-то нашли применение, и счет в банке из полновесного сделался солидным.
Вот только строптивая дочь почему-то отказывалась
переезжать. Сначала она училась в университете и бросить его никак не могла,
потом должна была непременно защитить диссертацию, потом жалко было продавать
старую квартиру на Соколе, потом нашлись еще какие-то столь же непреодолимые
обстоятельства Жить за границей Ингеборга не желала. Однако в гости в
чистенькую, ухоженную, пряничную, похожую на дореволюционную пасхальную
картинку Швейцарию с удовольствием наезжала. Или в Париж, где родители
проводили отпуск. Или в Вену, где маленькая художественная галерея выставляла
материнских троллей. Или в Гамбург, где отец читал лекции.
Во всех этих сказочных городах родители первым делом
начинали усиленно откармливать Ингеборгу, «бедную заброшенную девочку» — от
неловкости, как представлялось Ингеборге. Ей было жалко их, и казалось, что она
своим присутствием смущает их, напоминает о каких-то невыполненных
обязательствах и как бы возвращает обратно, в ненавистное советское прошлое, от
которого они оба так старательно и успешно избавлялись. Зато она отлично
научилась разбираться не только в европейской, но и во множестве разных других
кухонь.
Что там утка по-пекински, поразившая воображение Валерия
Владимировича!
— Я люблю китайскую кухню, — сказала Ингеборга и покосилась
на официантку в надежде, что та воспримет ее молчаливый голодный призыв и
принесет хоть хлеба в плоской плетеной корзинке.
— Я тоже очень люблю, — согласился Валерий Владимирович и
закрыл меню. — Видите, даже в этом мы с вами похожи!
Ингеборга покосилась на него с новым всплеском подозрения.
Господи, куда его опять несет? Почему он ни черта не понимает, что ей вовсе не
нужны его ухаживания и в ресторан она пошла просто потому, что уже сто лет
нигде не была, ни и каких ресторанах, с кем-то, кроме родителей.
Вот так поужинаешь разок-другой в приятной мужской компании,
да и заделаешься феминисткой на всю оставшуюся жизнь!
— Есть очень хочется, — сообщила Ингеборга. Почему-то она
была совершенно уверена, что таких тонких мужчин, как Валерий Владимирович,
проза жизни должна непременно раздражать, а ей очень хотелось его позлить.
И зачем только она поперлась с ним в этот чертов ресторан?
Лежала бы на диване под белым пледом, думала об Иване Степанове и о том, как ей
с ним быть…
Подошла официантка, улыбнулась дежурной улыбкой. посмотрела
вежливо и вопросительно. Валерий Владимирович что-то доверительно забубнил,
перегибаясь через деревянную ручку кресла. Очевидно, в его шепоте было что-то,
о чем Ингеборге знать не полагалось.
Вот идиот.
Она отвернулась, сцепила руки, пристроила на них подбородок
и независимо оглядела тесный зальчик. Все столы были заняты — видно, и впрямь
ресторанчик был очень, очень популярный. Какие-то совсем маленькие дети
ковырялись на чистом плиточном полу в довольно уютном уголке возле фонтанчика.
Официанты, производившие впечатление подрабатывающих студентов, весело,
торопливо и осторожно перешагивали через них. Шум был вполне терпимый, а
стенные панели — из настоящего дерева.
