– Господи, – вдруг сказала она в потолок и улыбнулась. – Я
влюбилась в идиота. Ну почему?! Я столько лет ни в кого не влюблялась, а теперь
влюбилась, и в идиота!
Он молчал и рассматривал ее. Она была сказочно хороша, и ее
знали миллионы, и она принадлежала – и не принадлежала! – ему, ибо он ценил
личную свободу больше всего на свете, и еще он боялся оков, цепей, рабства –
как будто книгу про революцию все время цитировал.
…Или это был не он, который боялся и цитировал?!.
– Я вернусь, – повторил Ники. – Первым же весенним днем я
вернусь к тебе, и мы будем вместе строить запруду.
Она изумленно посмотрела на него, стремительно села и обняла
его голову. Он потерся заросшей щекой об атласную, а может, шелковую, а может,
бархатную кожу. Текстильные сравнения никогда ему не давались.
– Ты читал, да?
– Что?
– Ну, “Муми-тролля”, откуда про запруду?
– А-а… – Он еще потерся, чувствуя ее тепло, и у него
заломило виски. – Да, читал. Конечно.
– Конечно! – повторила она с какой-то странной тоской, взяла
его за щеки и заставила откинуть голову.
Так много нужно сказать, и понятно было, что сказать ничего
не удастся, и времени все меньше, и то, что только еще должно случиться с ними,
все ближе и ближе, и она никогда не привыкнет к этому, даже после всего, что
они пережили вместе!
Я должна тебя отпустить, и отпущу, потому что ты должен быть
спокоен и уверен, и за спиной у тебя первый раз в жизни все будет легко и
надежно устроено, но, господи, если бы ты только знал, как это трудно!
Я боюсь за тебя и, кажется, люблю тебя – именно так, как
надо, как пишут в книжках и показывают в кино.
Откуда ты взялся на мою голову?! И почему именно сейчас?! И
почему так получилось, что у тебя странная трудная работа, очень похожая на мою
собственную?!
И почему так получилось, что ты читал про Муми-тролля – ведь
про него, кажется, не читал никто, кроме меня?!
– Я прошу тебя, – сказала она прямо в его глаза, –
пожалуйста. Очень прошу.
– Что?..
– Будь осторожен. Не лезь просто так на рожон.
– Я никогда просто так не лезу на рожон.
– Лезешь. Я же знаю. Вы все уверены, что если у вас камера,
значит, вам ничего не страшно! Но она еще… никого не спасла.
– Со мной ничего не будет.
– Пообещай мне, – вдруг велела она.
– Что пообещать?
Он никогда никому и ничего не обещал.
– Пообещай мне, что с тобой все будет в порядке.
И он сказал:
– Со мной все будет в порядке. Ты слетаешь на свою
“восьмерку”, вернешься, и я… тоже вернусь.
“Восьмеркой” называлась предстоящая встреча лидеров мировых
держав в Париже.
– И позвони мне, если сможешь.
– Я буду звонить тебе каждый день.
– Ники!
– Правда. Или три раза в день. Или каждые полчаса. Ты с ума
сойдешь от моих звонков.
– Не сойду. Ты, главное, звони.
– А ты смотри, не подцепи там никого… в Париже.
– Кого?
– Тони Блэра. Джека Строба. Кто у них там еще более или
менее?..
– Ники!
– И не швыряй нигде кошелек. Украдут, будешь торчать в
Париже без денег до моего возвращения.
– Ники.
– И не сядь на очки. И под ноги смотри. И дорогу переходи
только на зеленый. И обратный билет положи в сейф в отеле.
– Ники.
– И не забудь зарядник для телефона. – Ему вдруг сильно
стиснуло горло, но он справился с собой. – И не гуляй одна по вечерам. И
таблетки от аллергии сразу сунь в чемодан. Я люблю тебя.
– И я люблю тебя.
Он перевел дух.
– В самом деле?
– Ну да. Конечно.
Говорить больше было невозможно и не о чем, и они стали
целоваться, и целовались долго и отчаянно, и тискали друг друга, и хватали, и
катались по кровати, и свалили на пол одеяло и еще что-то, сильно загрохотавшее
по полу, и краем сознания Ники удивился, что это такое может быть.
Времени совсем не оставалось, и он все помнил, что у него
мало времени, а потом забыл. Он обо всем забывал в постели с ней – а раньше
такого не было, и это тоже как-то отличало теперешнее от всего другого.
Он все зачем-то выискивал отличия, и их было так много, что
казалось, все это происходит не с ним.
И как тогда, в первый раз, глядя в запрокинутое к нему очень
красивое, не правдоподобно красивое лицо, он вдруг весь сжался.
Она знаменитость и признанная красавица. Секс-символ этой
страны. Недостижимая мечта любого мужчины. Кроме того, она еще “большой
телевизионный босс”, умница, спортсменка, комсомолка и все на свете.
А он?! Он кто?! “Пегий пес, бегущий краем моря” – и больше
ничего. Совсем ничего? Нет, он всегда знал себе цену или убедил себя, что
знает, но что он может значить в ее жизни?! И как долго сможет значить?!
Невозможно было думать об этом в постели с ней, но он
все-таки думал, потому что у него вдруг тяжко закружилась голова, и он так и не
понял – от нее или от мыслей.
В эту самую секунду, здесь и сейчас, она была с ним, и на
несколько мгновений ему показалось, что этого достаточно.
Должно быть достаточно!
Все было нормально, пока они не стали прощаться.
С Этой минуты все пошло наперекосяк.
В просторном “холле”, так поразившем его воображение в
первый приход, они стали друг против друга – Алина в холщовых домашних брючках
и короткой черной майке и Ники в куртке и джинсах, с перчатками, зажатыми в
кулаке. Перчаток он не любил.
Пауза затягивалась. Пауз Ники тоже не любил.
– Ну… я пошел?
– Давай. Будь осторожен за рулем.
Он кивнул, усмехнувшись. Ничего на этот раз не зависело от
его осторожности за рулем!
Он потянул с пола рюкзак и неловко пристроил его на плечо.
Теперь они занимали ровно половину “холла” – громоздкий Ники и его громоздкий
рюкзак, – и он моментально и остро почувствовал свою неуместность в этом
аристократическом холле с сухими цветами в высокой вазе, с парой бронзовых
негритосов, слившихся в объятиях, с японской циновкой, высоким зеркалом и
непонятной картиной, которая Ники не нравилась.
