Охранник возле камышовой будки долго и пристально рассматривал
его документы, а потом так же долго объяснялся с напарником – размахивал
руками, говорил возбужденно и громко. Бахрушин курил и разглядывал жемчужные
горы, которые стремительно пожирала темнота. Потом в перепалку ввязался
переводчик, а может, они и не ссорились, а вели дружеский и конструктивный
разговор?
От близости этих самых гор ломило затылок. А может, от
ненависти – совсем недавно он вспоминал про налет цивилизованности и про то,
как он тонок! Где-то в середине гор его жена. Жена и три парня-журналиста, ни
за что ни про что попавшие в ад.
Всякие глупые детские мысли лезли ему в голову – вроде той,
например, что, если бы у него был гигантский бульдозер, а лучше инопланетная
космическая установка, он срыл бы горы до основания, и нашел бы Ольгу, и забрал
домой, и поил бы ее чаем, и делал бы еще что-нибудь сентиментальное и
немыслимое, и больше никогда и никуда не пустил бы ее!
– Хей! – сказал кто-то из бородатых и ткнул его в плечо.
Бахрушин оглянулся.
Бородатый показывал автоматом куда-то за камышовую будку, и
переводчик кивал как заведенный, но ничего не говорил, и Бахрушин понял, что
должен идти туда.
Тропинка пропадала за ближайшим поворотом, как будто в
пропасть сваливалась, а может, и сваливалась, потому что в темноте тихо
шуршало, камушки сыпались, стекали куда-то. Свет единственного фонаря на будке
сюда не доставал, и дальше начиналась непроглядная темень. Именно про такую
говорят, наверное, – хоть глаз выколи.
Серое глиняное строение возникло совершенно неожиданно и
прямо посреди тропинки. Ни огонька, ни проблеска.
Бородатый, шедший за ним почти вплотную, слегка подтолкнул
его в спину, и Бахрушин шагнул наугад, в черноту. Под ногами чавкало – дождь,
что ли, здесь шел?!
Они повернули, и жидкий свет лампочки над деревянной дверцей
показался Бахрушину ослепительным и нереальным. На пороге стоял еще один
бородатый, точная копия всех предыдущих. Он кивнул и посторонился, пропуская
Бахрушина внутрь, в тесное помещеньице с голыми стенами и земляным полом. В
противоположной стене – еще одна дверь и почему-то окно. Зачем окно в другую
комнату?! Или здесь так принято?
Бахрушина обыскали.
Делали это равнодушно, бесстрастно и профессионально. Очень
быстро.
Телефон. Сигареты. Диктофон. Записная книжка, ручка,
бумажник. Пачка жвачки. Все, больше ничего.
Потом опять тычок в спину, впрочем, довольно аккуратный, и
Бахрушин оказался в следующей комнате.
Здесь тоже горела единственная лампочка, лежали матрасы вдоль
стен и – никакой мебели.
Еще один бородатый сидел у стены, по-птичьи поджав ноги.
– Вы хотели меня видеть?
Английский язык, грянувший как гром среди ясного неба, даже
испугал Алексея Владимировича. Никто из давешних бородачей не говорил
по-английски.
* * *
Он оглянулся на дверь и понял, что следом никто не зашел. В
комнате с матрасами они были вдвоем – он и бородатый.
– Да, если вас зовут Гийом.
– Это мое имя.
– Хотел.
– Зачем?
– Мою жену взяли в заложники, – медленно сказал Бахрушин, не
сразу вспомнив, как будет по-английски “заложник”. – В тот день, когда она была
у вас на базе.
– Я хорошо ее помню. Садитесь.
Алексей Владимирович неловко сел на ближайший матрас и так
же неловко скрестил ноги. Посередине стоял китайский термос с чаем и несколько
пиал. Две пустые, а в двух других миндальные орехи и изюм.
– Хотите чаю?
Бахрушин не хотел никакого чаю, но не знал, что правильнее,
отказаться от угощения или поблагодарить за него, и решил, что лучше будет
поблагодарить.
– Да, спасибо.
Гийом налил чай в одну из пиал, но в руки не взял и
Бахрушину не протянул. Тот поднялся и взял пиалу сам.
От темной жидкости пахло почему-то распаренным веником –
может, потому, что чай заваривали в термосе?
Нужно было спрашивать дальше, а он боялся. Так боялся, что
не мог себя заставить.
Ведь наверняка бородатый знает – жива она или мертва?
– Она пропала вечером того же дня. Она и еще трое русских.
– Я знаю. В горах всегда все знают.
– Они…живы?
Гийом отхлебнул из своей пиалы. Конечно, он не ответил сразу
– еще бы!
Бахрушин ждал.
Цикады звенели за глиняной стеной.
– Да.
Алексей Владимирович еще немного подержал свою пиалу, а
потом поставил ее на пол. Из нее выплеснулось немного темной жидкости.
Сердце болело почти невыносимо, и он подумал, что сейчас
непременно умрет.
Прямо здесь. В этой хижине, на глазах у странного бородатого
афганца с французским именем.
Афганец пристально и неотрывно наблюдал за ним, и Бахрушину
показалось, что он не умер именно из-за этого. Из-за того, что тот смотрел так
внимательно.
Умирать под таким взглядом было бы глупо и… недостойно.
– Вы знаете, где они?
– Нет.
Врет, понял Бахрушин.
– Мы ищем их и не можем найти уже много дней.
Требований никто никаких не выдвигает, и наш МИД…
Тут Гийом улыбнулся как человек, который внезапно услышал
что-то очень смешное и изо всех сил сдерживается, чтобы не захохотать.
– Что вы хотите от меня?
– Помогите нам найти их. Мы… не останемся в долгу. – Это
Бахрушин тоже сказал не сразу, некоторое время соображал, как будет “не
остаться в долгу”.
Гийом поболтал чай в своей пиале.
– Это очень трудно. И дорого.
– Насколько дорого?
– Очень дорого.
– Мы заплатим.
Опять молчание. Продолжительное и густое, как варенье,
капающее с ложки.
– Вы богатый человек?
– Нет.
– Значит, заплатит ваша страна?
Стране нет до нас никакого дела, подумал Бахрушин
стремительно.
…На днях, после исторического визита Олега Добрынина к
помощнику президента Владлену Никитовичу, по “вертушке” звонил министр
внутренних дел и матерился, и орал, и обещал всех посадить, если только они не
перестанут “лезть не в свое дело”!
