– Ты у меня спрашиваешь? – обозлился Бахрушин.
Ники как будто все время переигрывал его, опережал на шаг, и
это еще дополнительно раздражало и злило его.
– Толик Борейко знал. Он в тот день приперся, долго
канифолил нам мозги, все хотел выведать, с кем мы на север едем… И про посылку
сказал.
– Откуда он узнал?
– Что?..
– Про посылку.
Ники почесал за ухом.
– Сказал, что был в ACTED и ему там сообщили.
– Кто?
– Я не знаю, – взмолился Ники. – Откуда?!
– Надо узнать.
– Узнаю, если он в Москве.
– В Москве, – сказал Бахрушин. – Только вчера на какой-то
пресс-конференции я его видел. Все вернулись, черт вас побери!..
– Побери, – согласился Ники.
– Еще нужно справиться у Никитовича, нет ли каких-то
сведений о Столетове. И ты это сделаешь, пока я буду в Афгане. Если что-то
есть, придется в Париж лететь. У тебя все в порядке с паспортом?
Ники промолчал.
Он сотрудник иностранной телекомпании – многоголового
новостного монстра, – конечно, у него все в порядке с паспортом!
– А ты?..
– Я попробую их найти, – тяжело сказал Бахрушин. – Найти и
выяснить условия. Кто и что за них хочет.
– Если мы думаем правильно, значит, за них могут хотеть
только видеокассету. Мы должны найти ее, Леша. Раньше, чем ее найдут арабы. Это
и есть цена вопроса.
Бахрушин промолчал.
Он опять варил свой кофе.
* * *
В середине дня неожиданно получился перерыв, и Алина
побежала в буфет – очень хотелось есть, и неизвестно было, удастся ли
поужинать. Надо на всякий случай пообедать.
В буфете оказалось много народу, все столики заняты. Она
решила, что, пока очередь дойдет, какой-нибудь да освободится, но ошиблась и с
подносом в руках долго оглядывалась.
– Алина!
Она прищурилась и поискала глазами. Без очков Алина плохо
видела, а они имели постоянную гадкую привычку куда-то пропадать.
– Алина, иди сюда!
За дальним столиком сидела Лена Малышева, любимая подруга и
по совместительству ведущая программы “Здоровье”.
– Ленка, как я рада, что ты здесь! И вообще очень рада тебя
видеть! Почему ты не в “Останкино”?
– Встречалась с вашим Добрыниным, – энергично сказала
Малышева, – у него какая-то идея относительно медицинской программы, и он хотел
со мной поговорить.
– Поговорили?
– Лучше бы не разговаривали, – она махнула рукой, – он так
переживает из-за пропавших в Афгане журналистов, но все же старается держать
себя в руках.
На это просто больно смотреть. Можно, я выпью твой чай?
Алина уже сунула в рот огурец, жевала и жмурилась от
наслаждения, но с энтузиазмом промычала, что Малышева может выпить ее чай,
съесть ее салат и заесть ее рыбой. От рыбы с салатом Лена отказалась, налила
себе чаю и поболтала ложечкой в чашке.
Они много лет дружили, и всегда встреча с Малышевой
приводила Алину в состояние душевного равновесия, как будто возвращала разум, –
такая особенность была у ведущей программы “Здоровье”!
Пока Малышева болтала ложкой, Алина прикидывала, рассказать
или нет о посланиях в верстке и прочих трудностях ее сегодняшнего
существования, и решила рассказать.
Вряд ли Лена немедленно объяснит ей, как поймать преступника,
но зато, возможно, скажет что-нибудь утешительное и ободряющее – то, чего так
не хватало Алине.
И она рассказала.
Шаг за шагом.
О гадких записках. О том, что новая команда приняла ее в
штыки. О том, что программы плохие. О том, что она чувствует себя очень неуютно
и все время тоскует по четвертому каналу, где все так хорошо к ней относились.
О том, что все до одного подозревают ее в связи с Башировым.
На этом месте Малышева, до этого слушавшая совершенно
спокойно, вдруг вскипела:
– Да тебе-то какое дело до того, кто и в связи с кем тебя
подозревает!
– Ленка, я никогда с ним не спала, ты же знаешь!
– Я знаю, ну и что?! Да хоть бы ты с ним всю жизнь спала,
почему тебя касается всякая ерунда, которую про тебя говорят?! Если бы я
слушала, что про меня говорят…
– Но это же не правда! – Алина вдруг пятнами покраснела, и
слезы зазвенели в голосе, обычно низком, “сексуальном”, как называли его
журналисты, и Малышева посмотрела с изумлением.
Они давно привыкли ни на что и ни кого не обижаться “до
слез”. Только трепетные и ничем не занятые барышни могли позволить себе
подобное. Они – нет.
Они слишком давно и много работали и слишком хорошо знали
себе цену, чтобы их могли расстраивать подобные пустяки.
Подумаешь, кто-то что-то сказал! Или написал, или показал!
Мы сильнее, умнее, взрослее. Мы профессиональны, каждая в
своей области, энергичны и очень хорошо образованы. Мы любим нашу работу и
некоторым образом осведомлены о том, что на наши места претендует целая армия
красавцев и красавиц, готовых отдать все, что угодно, включая свою бессмертную
душу, за эти вершины.
Мы слишком уважаем себя, чтобы ни с того ни с сего рыдать в
телевизионном буфете из-за каких-то глупых слухов!
– Алина, – сказала Малышева насмешливо. – Держи себя в
руках! Главное, из-за этого маньяка, который пишет записки, ты не плачешь! А
из-за Баширова готова!
– Ленка, я больше не могу.
– Чего ты не можешь?!
– Ничего. Я раньше ходила на работу, как на праздник,
честно. А теперь иду, как на виселицу. Я стала всех бояться из-за этого
придурка, понимаешь?! Я на стоянку боюсь ночью идти, мне кажется, что он на
меня нападет.
– Найми охранника. Временно.
– С ума сошла?!
– Не сошла. Он неделю за тобой походит, надоест до смерти,
зато ты успокоишься.
– Я боюсь верстку открывать. Вот я сейчас ушла из комнаты и
все время думаю, что там будет, когда я вернусь! Что же мне – убираться прочь,
а то меня убьют?!
– Скорее всего, никто тебя не убьет, – хладнокровно сказала
Малышева. – Люди, склонные к публичной истерии, как правило, не представляют
серьезной опасности.
– Спасибо, – поблагодарила Алина язвительно. – Ты меня
утешила.
