Черт, черт, черт!..
Ники удивился.
Он и сам любил поминать черта, и именно таким образом – три
раза подряд. Звезда вела себя странно – что-то здесь было явно не правильное,
нелогичное, и Ники хотелось бы знать, что именно, особенно если это касалось
программы.
Впрочем, разве поймешь этих женщин?!
Может, переживает из-за того, что помада под шкаф
закатилась, а ей непременно надо было накраситься именно этой помадой? Или
запятую кто-то забыл поставить, а она такая тонкая натура, что ее это
раздражает до крайности? Или депутатский закон о многоженстве горских народов
так поразил ее воображение?
– Может, вам помочь?
– Не надо мне помогать!
Она схватилась за телефон, нажала подряд несколько кнопок –
и передумала.
Звонить Бахрушину нельзя. Ему сейчас не до нее и не до этих
идиотских записок. Она не может и не должна загружать его еще и своими
проблемами.
Что делать?! Что?
В дверь тихонько и деликатно стукнули, и заглянула
редакторша Рая.
– Алиночка, тебе пора.
– Рая! – вскрикнула Алина так, что Ники вздрогнул, как
большой пес от резкого звука. – Рая, зайди ко мне на секунду.
Редакторша вдвинулась в каморку и неловко кивнула Ники.
– Здрасти, – пробормотал он в ответ, шагнул назад и уперся
спиной в стену.
– Что, Алиночка?
– Ты не знаешь, в “Нью-Старе” сейчас кто-нибудь работал?!
Редакторша пожала плечами и опять покосилась на Ники, как
будто это он ее спрашивал.
– Не знаю, а что? Бахрушин, наверное, работает.
Зданович. А в чем дело?
– А корреспонденты?!
– Алиночка, я не видела! Но что там сейчас корреспондентам
делать, сюжеты давно сдали, все уже в программе стоит, зачем?! Господи, тебе же
еще волосы поправлять! Я сейчас сбегаю за Дашей…
– Подожди!
Рая покорно замерла у самой двери. Ники вздохнул от
неловкости. За ремнем джинсов у него вдруг ожиларация и осведомилась скрипучим
голосом, где он.
Ники рацию вытащил и сказал в нее негромко:
– Сейчас приду.
– А редакторы? – продолжала приставать Храброва. – Ты не
видела?
Рае стало не по себе – такое отчаяние было у Алины в голосе.
– Да не видела я! – чуть не плача, воскликнула она.
Ей хотелось быть полезной, а никак не получалось. – Я же на
выпуске, а там некогда смотреть!..
– Да, – опомнившись, сказала Алина и улыбнулась нежно. Ники
отчего-то опечалился немного, увидев эту улыбку. – Конечно. Просто я сообщение
одно потеряла и не знаю теперь, как мне его найти.
– Информационное?! – вскрикнула редакторша.
Потеря информационного сообщения перед эфиром – беда,
катастрофа, конец света и гибель Помпеи.
– Нет, нет, – успокоила ее Алина. – Мое личное.
Ничего особенного. Ты… беги. Я сейчас в гримерку приду, и
Дашу попроси…
– Да, я поняла. Только ты не задерживайся, ладненько?
Алина кивнула – отвечать у нее не было сил.
Дверь Рая не закрыла, зато Ники решительно захлопнул ее, как
только та выскочила, оторвал от стены широченную спину, сделал шаг и оказался
прямо перед Алининым столом.
Алина взялась за лоб.
– Быстро расскажите мне, что случилось. Что с программой?
Что с версткой? Кому вы хотели звонить?
Алина посмотрела на него. Прямо в его странные темные глаза,
как будто предназначенные для компьютерного злодея.
Она ни за что не рассказала бы, если бы не была так напугана
и если бы… у него оказались другие глаза.
Серые, к примеру. Или голубые.
Но она слишком испугалась, а глаза у него были черные.
– Кто-то оставляет мне сообщения. Прямо в программе, в
эфирной верстке.
– Какие сообщения?
– Первое было о том, чтобы я убиралась отсюда, и еще что-то
про мой труп, я точно не помню. – Она помнила каждое слово, каждую букву,
каждую запятую.
Она видела их во сне и думала о них, не переставая, даже
когда работала. – А второе я получила только что.
– Что там было?
– Ты сука. Ты ничтожество. Ты никто, и я от тебя избавлюсь,
– монотонно повторила она. – Все. Больше ничего.
– Никто не может зайти в программу…
– Да знаю я это! – крикнула она. – И тем не менее кто-то
заходит, уже второй раз! Господи, что мне делать?! Как мне теперь работать?!
– Нормально работать, – вдруг резко сказал он. – Выпейте
валерьянки или что там в таких случаях пьют и возьмите себя в руки. У нас
программа на носу!
– Это кто-то из своих, – пробормотала она. Зубы издали странный
звук, и Алина стиснула их. – Кто знает, что мне в эфир. И уверен, что я это
прочитала и что я боюсь. Он хочет, чтобы я не смогла работать.
– Вот именно. – Беляев взял ее за руку и вывел из-за стола.
– Сейчас там нет никакого сообщения, правильно я понимаю?
Она кивнула.
Через несколько минут она войдет в студию, сядет за стол, на
свое привычное место – несколько камер, операторский кран, подиум и свободное
пространство за ней, полное стекла и электронного мерцания компьютеров,
почему-то всегда напоминавшего ей аквариум. Ее покажут все мониторы, время
пойдет назад, отсчитывая секунды до эфира, и тот человек станет всматриваться в
ее лицо, искать следы паники и страха вроде бледности или неуверенности. И
ждать, что она ошибется и что сразу после Думы не сможет выговорить ни слова, а
он будет радоваться, и ликовать, и потирать под столом мокрые от возбуждения
ладони.
Кто-то свой. Чужие здесь не ходят. Эфирная зона, вход строго
по пропускам.
Ники Беляев как-то ловко подвинул ее, словно она была вещь,
быстро опустил себя в ее кресло и проворно застучал по клавиатуре.
Она не ожидала такой ловкости от здоровенных мужицких
пальцев. Еще под столом она разглядела его ладонь – крепкую, жесткую, с
бугорками желтых мозолей.
– Бахрушин знает?
– Да.
– Вы ему хотели звонить?
– Да.
– А еще кто в курсе?
– Больше никто.
– Совсем никто? – Он опять постучал по клавиатуре. Монитор
мигнул и на нем появилось нечто непонятное. Алина смотрела из-за его плеча.
