Никто не знал, но телевизионная звезда Алина Храброва больше
всего на свете любила жареную картошку с соленым огурцом и еще мамины котлеты.
Мама почему-то всегда привозила их закутанными в сто полотенец, как будто у
Алины не было плиты, чтобы разогреть!
Ее муж-аристократ даже запаха картошки не выносил, и она
послушно ее не жарила. Сколько лет была замужем, столько и не жарила, бегала
есть к маме. И не было ей пощады, если муж обнаруживал, что она опять ела
картошку!
Почему-то именно картошка ужасно его раздражала.
Впрочем, его все раздражало – и что звезда, и что красавица,
и что карьера удалась так блестяще. Годы идут, а она все звезда, и все
красавица, и никакие двадцатилетние и в подметки ей не годятся, и на все каналы
ее зовут, и все пафосные концерты ведет именно она, и президент в Кремль позвал
четверых – и ее в том числе!
Бахрушин шевельнулся в своем кресле, и она очнулась.
Он потянулся за сигаретами, и Алина быстро и виновато подала
ему пачку.
– Скажи мне точно, что там было написано.
Она тоже закурила и на секунду закрыла глаза. Текст этого
сообщения она помнила наизусть.
– Алеш, я не могу. Правда. Ну, там говорилось, чтобы я ушла
с работы, а то… хуже будет.
– Алина, мне нужно точно.
– Зачем? – жалобно спросила она.
– Затем, что доступ в верстку – не шутки, даже если кто-то и
решил так пошутить. Это должностное преступление, да будет тебе известно.
Давай. С точностью до запятых. Я жду.
Храброва решительно затянулась и посмотрела на него. Глаза у
нее потемнели от злости.
– Хорошо, – сказала она громко. – Значит, так.
Тебя никто сюда не звал. Точка. Убирайся обратно.
Точка. Здесь не любят прохиндеек и проституток. Точка. Здесь
никто не станет с тобой шутить. Точка. Убирайся – или ни один любовник не
сможет опознать твой разукрашенный труп. Точка.
– Разукрашенный? – переспросил Бахрушин.
Алина кивнула.
– Тебе на бумажке записать?
– Да хорошо бы, – согласился он, и она вытянула из
настольного прибора хрусткий листочек, присела на край стула и стала размашисто
писать. Бахрушин следил за ее рукой.
– Ты прости меня, – сказал он, когда Алина дописала и
протянула ему листок. – Но мне правда надо знать.
– Алеш, я все понимаю. – Она поднялась, очень высокая, очень
красивая, с окаменевшим лицом. – Просто все это… не слишком приятно. Я давно
работаю и всякого повидала, конечно, мне же не двадцать лет!
Но такого… никогда.
Голос у нее вдруг перехватило, и Бахрушин перепугался, что
она сейчас заплачет, а он, как большинство мужчин, не умел утешать. Она не
заплакала, но замолчала надолго.
Дождь шумел за окнами, компьютер чуть слышно гудел, Настя
Каменская со своей командой добралась наконец до негодяев, разоблачила их со
своим всегдашним интеллектуальным и женским блеском, а потом они все вместе
грустно напились в баре.
– Я пойду, – сказала Алина наконец. – Мне еще переодеваться
и грим поправлять. Алеш, как ты думаешь, это просто чьи-то… шутки? Или что это
такое?
– Ну, – начал Бахрушин не слишком уверенно. Он и сам хотел
бы знать, что это такое. – Я думаю, вряд ли кто-то из наших решил тебя
укокошить особо извращенным способом, но… всякое может быть.
– Спасибо, – поблагодарила она насмешливо. – Ты меня утешил.
– Это точно кто-то из редакции. Паролей больше ни у кого
нет. Но ты же все следы затерла!
– Да, да, – согласилась Алина. – Я идиотка. Ты мне уже говорил.
Только что теперь мне делать?
– Не знаю. Надо как-то искать. Службу безопасности
подключить.
– Ты что! – перепугалась она. – Я не хочу, чтобы об этом…
узнали!
– Алина, – сказал Бахрушин нетерпеливо. – Ты же сама
говоришь, что все понимаешь! Шутки это или нет, а влезли в верстку программы!
– Да дело не в верстке, а в том, что мне угрожают, да еще
почти публично!
– Да дело не в верстке и не в том, что тебе угрожают, а в
том, что есть только два способа управления людьми! Это монархия или анархия.
Анархию на работе я терпеть не намерен, а эта сволочь уверена, что стерплю!
– Ты тут совсем ни при чем!
– Я тут как раз при чем, – тоже заорал Бахрушин. – Кто это
осмелился в эфире гадить?! Если я сам не разберусь или наша служба
безопасности, ФСБ подключу, чтоб ты знала! Никому не позволено пугать моих
сотрудников и ковыряться в верстке программы! Поняла?
– Поняла, – согласилась Алина не сразу.
Они говорили о разном – как это она с самого начала не
догадалась?!
Ей было страшно, противно и гадко, и она не знала, что
делать. И еще она не представляла, как теперь пойдет к машине через темную
останкинскую стоянку, и собиралась попросить режиссера Гошу ее проводить.
Бахрушин был озабочен только тем, что кто-то влез на его
территорию и произвел на ней некие разрушительные и непонятные действия.
Нарушителя следовало немедленно изловить и наказать, и Бахрушина почти не
волновало, как ко всему этому отнеслась она, что почувствовала, сильно ли
испугалась! Он собирался защищать не ее, а свою территорию, на которой он был
главный – лев, царь зверей!
– Ты придешь на эфир?
– Да, конечно. И не переживай, Алин. Все будет хорошо.
– Это точно, – теперь она почти развеселилась, и он не понял
причины ее веселья. – Ужин остается в силе?
– Ну, конечно. И скотину эту я поймаю, обещаю тебе.
– Спасибо. Дверь оставить открытой?
Он кивнул, глядя в монитор. Он больше ее не слушал.
В ситуации следовало разобраться, и немедленно, и он быстро
соображал, как это сделать без лишнего шума.
Завтра же он вызовет к себе Кривошеева, все расскажет, и
вместе они пересмотрят все записи камер слежения. Впрочем, от камер, наверное,
мало толку, и так ясно, что сообщение оставил кто-то из своих, а на кассетах,
понятное дело, не видно, что они там пишут! Если бы Алина не стерла сообщение,
был бы хоть код, номер, под которым неизвестный вошел в систему!
А так вообще никаких следов не осталось.
И Паша Песцов только сегодня утром намекал ему на то, что
Храброву следует из эфира убрать, а он, Бахрушин, должен был крепко подумать,
прежде чем брать ее на работу! Бахрушин не подумал, и теперь у него начнутся
неприятности.
