– Россия никогда не приходила, чтобы уничтожить вашу страну!
Здесь воевал Советский Союз, а это была совсем другая страна!
– Но тот же самый бизнес, – вдруг сказал он спокойно, –
который так вас заботит. Страна изменилась, а бизнес остался. Может измениться
все, кроме деловых интересов, не так ли?
Черт побери, подумала Ольга быстро, кто этот человек?!
Почему он так странно говорит?!
За одну секунду в голове промелькнули два миллиона
разнообразных предположений, самое правдоподобное из которых было, что он
Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана, присланный “Ми-6”, чтобы
контролировать ситуацию в Афганистане.
Это она могла предположить, но только не то, кто он на самом
деле и о чем она никогда не должна была узнать.
Она, конечно, все же узнает, и это будет так же безнадежно
поздно, как бывает, когда за стеклом аэропорта видишь собственный взлетающий
самолет – не остановить, не вернуть, не догнать.
Бомбежка прекратилась так же внезапно, как и началась – или
у них бензин, что ли, кончился? Или боезапас? Однако Гийом почему-то не
трогался с места, словно ждал чего-то, и через несколько секунд Ольга,
проследив за его взглядом, поняла – чего.
Справа, очень далеко, как показалось ей поначалу, клубилась
пыль, но слишком низко и равномерно для пыли, поднятой взрывом, и,
приглядевшись, она поняла, что это машины.
Как ни в чем не бывало, словно и не было никакой бомбежки,
они катили по склону горы и приближались очень быстро. Ольга приставила руку
козырьком к глазам, хотя никакого солнца не было уже давно – просто так
приставила, от того, что паника поднялась из-за жесткого винилового сиденья
“уазика”, атаковала ее стремительно, стиснула горло холодным удавьим кольцом.
Она всегда была очень близко – за дверцей шкафа, под
сиденьем в машине, в гостиничном коридоре. Ники ненавидел и боялся коридора.
Кто был, тот знает. Кто не был – тому не объяснить.
Как, например. Толе Борейко. Он и на войне был – как будто
не был.
– Вы кого-то ждете?
– Теперь уже жду.
– У вас… запланирована встреча?
Он ничего не ответил, не услышал, наверное. Потерял слух.
Они все время от времени решительно теряли слух.
Машин было две, теперь это уже можно разглядеть.
Они сильно пылили, и заднюю все время заволакивало
коричневой пеленой, а первая то и дело ныряла в воронки и подпрыгивала на
ухабах – сидящие в ней непременно должны были пробить головой крышу, но
почему-то не пробивали.
Паника приналегла сильнее – слюна стала горькой, и горлу
сделалось слишком тесно в воротнике разношенной майки.
– Кто это?
– Подождите минутку.
– Какую еще минутку, – пробормотала Ольга себе под нос, –
только этого мне и не хватало!
Машины подъехали почти вплотную и остановились – задняя
оказалась “Лендровером”, а передняя точно таким же “уазиком”, как и тот, в
котором сидели Ольга с афганским командиром по имени Гийом.
Как всегда бывает в Афганистане, темнота стремительно
пожрала небо, дальние склоны гор, подобралась к лысым от времени и бездорожья
шинам.
Гийом коротко оглянулся по сторонам и локтем – Ольга
перехватила это его движение – как-то странно поддел и расстегнул кобуру.
Смуглые и не слишком чистые пальцы, лежавшие на руле, чуть-чуть шевельнулись и
замерли.
Из машин никто не вышел.
* * *
Под вечер Бахрушину на “вертушку” позвонил председатель
Российского телевидения и усталым голосом сказал, что “сейчас зайдет”.
– Давай, может, я сам к тебе зайду? – предложил Бахрушин, не
очень понимая, в чем может быть дело.
Председатель, хоть они и “дружили” не то семьями, не то
домами, то есть два раза в году встречались в Кратове на даче у Бахрушина или в
Барвихе – у Олега Добрынина, все же имел обыкновение звать начальника
информации к себе, а не “заходить на огонек”.
Не по правилам это было, а правила они привыкли соблюдать.
– Нет, я зайду, – чуть более настойчиво сказал Добрынин, и
сразу стало ясно, что спорить нет никакого смысла. – У меня самолет через два
часа, так что я все равно…
Дожидаясь начальства, Бахрушин нацепил было пиджак, но потом
подумал и снял.
Десятка два вариантов, зачем он так неожиданно понадобился
председателю, да еще перед самой командировкой, вертелись в голове, и Бахрушин
решил, что дело может быть в Храбровой – не зря же Паша Песцов сегодня приходил
и говорил загадками!
А может, и не в Храбровой.
Тогда что? Политкорректность в последних выпусках “Новостей”
соблюдалась, “баланс плохих и хороших” сообщений, правда, так и не был найден,
но никто толком не знал, что это за баланс и как его достигнуть.
Бахрушин не особенно волновался – он не привык волноваться
заранее и по неизвестным причинам, – но все же это было странно.
Дверь распахнулась широко, так что даже матовое
пионер-лагерное стекло дрогнуло в испуге, когда Бахрушин включал кофеварку.
Интересно, почему любой человек вместе с должностью
приобретает привычку открывать любую дверь, будто намереваясь снести ее с
петель? Вот загадка природы.
– Здравствуй, Алексей.
– Здравствуй.
Добрынин был в пальто и перчатках и, видимо, не собирался
задерживаться надолго, потому что не снял ни того, ни другого.
– Ты себе новый агрегат поставил?
Бахрушин посмотрел с удивлением, и Добрынин кивнул на
кофеварку.
– Сто лет назад поставил. В компании кофе почему-то всегда дерьмо.
– Это точно, – согласился председатель.
Хозяйственники сменяли друг друга с завидной регулярностью,
шутка про то, что никому так и не удалось поговорить с начальником
транспортного цеха ввиду отсутствия такового, была среди работников и
руководства очень популярной, но с кофе ничего нельзя было поделать. Каждый
новый директор “хозяйственной дирекции” ознаменовывал свое царствование чем-то
особенным, эдаким, необыкновенным. Последний, к примеру, оборудовал мужские
сортиры необыкновенной красоты биде производства знаменитой фирмы
“Villeroy&Boch”. Биде были снабжены изящными золочеными краниками и пускали
игривые фонтанчики, когда краники поворачивали. Историю про транспортный цех и
его начальника моментально затмил анекдот про Василь Иваныча, который с успехом
мыл внутри данного прибора голову.
Предшественник нынешнего директора был поклонником
абстрактного искусства и понаставил на этажах непонятных статуй, то ли из
серого камня, то ли из бетона. Они были не просто уродливы, они еще наносили
материальный ущерб сотрудникам. На них все время кто-то натыкался, падал,
рассыпал видеокассеты, дамы рвали колготки, а о постаменты тушили бычки,
угнетая директорское сердце порчей такой редкой красоты. “Хозяйственный”
директор издал приказ, чтоб не тушили, но – странное дело! – несознательные
продолжали свое черное дело.
