Леха до недавнего времени водил грузовики, а потом ловко
переквалифицировался в “большие бизнесмены”, отчасти даже миллионеры, что вовсе
не мешало ему и по сей день оставаться “нормальным мужиком”. Жену он поминутно
щекотал и пихал в бок, так что она почти заваливалась на пол, – привлекал ее
внимание, шумно требовал, чтобы “родила третьего”, и призывал всех “поддержать
его в этом вопросе”, в гостях ел селедку с черным хлебом и луком, опрокидывал
стопки – луженые толстые пальцы не сходились на тонком стекле стакана, –
рассказывал “дальнобойщицкие” анекдоты и после каждого прибавлял: “Прошу
прощения у дам за прозу жизни”.
Ольга отлично знала, что отвязаться от Лехи нет никакой
возможности, и потащилась открывать, когда позвонили в третий раз.
Однако, едва она вошла в прихожую, в замочной скважине
завозился ключ – у темпераментного Лехи не могло быть ключа от двери в ее
квартиру, и тут она вдруг как-то запоздало и сильно испугалась.
Словно из душа, ее обдало страхом – волна прошла по затылку,
скатилась на спину, потом в ноги, и ладони стали влажными, и колени – ватными.
Дверь распахнулась, сильно ударившись в упор, и Ольга
увидела замшевую спину и нагромождение чего-то темного в глубине.
– Ты чего не открываешь? – сердито спросила замшевая спина.
– Я звоню, звоню!..
Спина попятилась прямо на нее, Ольга отступила, и в дверь
ввалилась елка – самая необыкновенная елка в ее жизни. Елка скребла ветками по
стенам и упиралась в потолок, она не пролезала в двери, и Бахрушин ее втаскивал
и пыхтел от натуги. Ольга стояла, опустив руки, и ничем ему не помогала, а потом
он прикрикнул на нее;
– Ну, помоги мне!
И она кинулась и тоже стала тащить.
Они вволокли ее в гостиную и водрузили на середину ковра –
ни к какой стене ее невозможно было отодвинуть – хвойные лапы упирались и
отказывались двигаться.
– Где ты ее взял?!
Бахрушин глянул на нее и ничего не ответил. Очки у него
как-то странно перекосились, смуглые щеки сильно покраснели, свитер задрался –
вид комический, как у героя давешней эстрадной миниатюры. Все руки у него были
исколоты, и шея исколота и даже щеки немножко.
– Где ты ее взял?!
– Купил. Давай, Ольга!..
– Что?..
– Ну, наряжай ее. Ты же хотела!
Ольга понятия не имела, как наряжать такую елку – она и без
всякого наряда была совершенством во всех отношениях.
Бахрушин тогда так и не рассказал ничего и признался намного
позже, что выпросил ее у администратора какого-то дорогого магазина – на улицах
за час до Нового года уже не продавали елок, а ему обязательно нужно было
добыть ее! В магазинном зале одна ель уже была, а эта чем-то не подошла, то ли
ростом, то ли размером, и ее задвинули в угол, и наряжать не стали, а Бахрушин
ее выпросил, заплатил за нее какие-то дикие деньги и потащил домой, так и не
купив Ольге подарок, за которым, собственно, и приехал в этот самый магазин.
Они ее все-таки “нарядили” – раскидали по сказочным веткам
гирлянды, повесили пять шаров и кое-как прицепили наконечник – звезду,
доставшуюся Бахрушину от бабушки. Та в свою очередь получила ее от своей
бабушки, которая, наверное, в девятьсот втором году накануне Рождества купила
его “у Мюра”. В семье Бахрушиных много было всяких таких штук.
Спешно нарезали сыр, колбасу и еще что-то такое, красиво
разложили на красивых тарелочках ввиду несмыкающегося телевизионного ока,
выключили телефон, чтобы – боже сохрани! – Леха ненароком не дозвонился,
достали шампанское, ледяное, очень сухое, очень французское, привезенное
Бахрушиным из дальней командировки.
И что-то случилось.
Все оставшееся до утра время они занимались любовью. Сначала
на полу под необыкновенной елкой, потом на диване, потом на собственной кровати
в спальне. И еще в ванне, хотя ванна в их квартире была обычная – мраморный
сосуд “на одного”, и двоим в ней было неловко и странно, и вода все время
лилась на пол, и некоторое время Ольгу очень занимал вопрос, зальют они соседей
снизу – в новогоднюю ночь! – или все-таки нет, но Бахрушин сделал с ней что-то
такое, от чего она моментально позабыла обо всем, кроме… него.
И еще того, что раньше они никогда не занимались любовью в
ванне, а теперь вот занимаются, и это так странно, и замечательно, и от горячей
воды стучит в голове, и кровь, кажется, начинает медленно кипеть – по крайней
мере Ольге представлялось, как она закипает в венах, мелкими черными страшными
пузырьками, и сосуды от напряжения начинают тихонько гудеть…
– Ты что? – спросила она своего мужа во время какой-то
паузы, когда можно было говорить, и удивилась, как у нее получилось спросить. –
Что это такое?..
Вряд ли он знал точно – елка ли виновата. Новый год или то,
что она заплакала по телефону. По крайней мере, он так ничего и не ответил,
только серьезно и долго смотрел на нее, шоколадными, сказочными,
необыкновенными глазами, даже не стал прятаться за свои очки.
И, черт побери, так ни разу в жизни она и не сказала ему,
что любит его, что жить без него не может, что непременно умрет, если только он
посмеет разлюбить ее!
Конечно, не сказала. Она вообще никогда и ничего не стала бы
говорить такого, что говорят в глупом кино или пишут в глупых книгах, которые
глупые тетки читают в метро, а дома, начитавшись, рыдают от умиления и жалости
к себе, отворотясь от унылых лысин своих глупых мужей!..
Чего бы она только не отдала, чтобы вот прямо сейчас, сию
минуту телефон соединился бы, и она сказала бы ему все, все, что говорят в
глупом кино или пишут в глупых книгах!
– …Ольга!
– А?
– Бэ!..
Никогда в ее присутствии Ники не матерился, она бы,
наверное, в обморок упала, если бы услышала, но на этот раз, поняла Ольга, до
этого было рукой подать.
– Зачем ты поехала, блин, если у тебя помрачение разума?!
– Нет у меня никакого помрачения!
– Тогда… слезай с лошади, и… шевелись! Все уже… давно…
вперед ушли.
Он говорил, явно пропуская слова-связки, вертевшиеся на
языке, и Ольга моментально поняла, как он зол.
Ники Беляев не злился почти никогда.
“Зачем? – спрашивал он и пожимал необъятными плечами. –
Зачем злиться, когда все равно ничего не изменишь?”
За это его любимое словечко – “зачем” – Ольга иногда готова
была его убить.
Она сползла со своей лошади – та опять косилась недоверчивым
карим глазом и переступала нервными тонкими ногами – и соскочила в песок.
– Ольга, забери мой рюкзак!
