– Черт тебя побери!..
Небо над головой вдруг как будто дернулось, проткнутое
чем-то тупым и длинным, Ольга посмотрела с недоумением, приставив ладонь
козырьком к глазам, Ники замер с камерой на плече, лошадь под бравым французом
резко и странно скакнула вбок, так что он едва удержал ее.
Далеко впереди из склона в разные стороны выплеснулась земля
и спустя несколько секунд отдаленно бабахнуло. Мальчишка-проводник и Халед
громко и сердито закричали друг на друга, потом мальчишка повернулся к ним,
вытянул грязный указательный палец в сторону гор:
– Талиб! Талиб!..
Ники махнул на него рукой, и он моментально заткнулся. Ники
как-то умел их останавливать, и они почему-то его слушались – все как один.
– Американцы?!
Подскакал француз и стал что-то возбужденно кричать. И сзади
все тоже загомонили, и маленький оператор-японец застрекотал, сдерживая свою
мохнатую степную лошадку.
Война неожиданно для всех стала похожа на всамделишную.
Ну что? Будет продолжение – налет, обстрел, бомбежка?
Сколько на самом деле стоят “горячие новости”?!
Столько же, сколько и жизнь? Или дороже? Или все-таки
дешевле?!
Ники не отрывался от камеры. Снаряды больше не падали. Ольга
вдруг поняла, что очень замерзла – так, что пальцы не разжимаются. Она вымокла
почти по пояс, и ветер теперь казался холодным и плотным.
Вот сейчас грянет настоящая война, а она так и не
дозвонилась Бахрушину!..
Лошади остановились, дошли до какой-то определенной черты,
за которую им было нельзя, и журналисты живо попрыгали с них – все странно
возбужденные, как будто навеселе или и впрямь пережившие бомбежку.
Ольга сунула руки в лямки операторского рюкзака.
– Ты куда?!
Она оглянулась, Ники стоял спиной, но тем не менее за ней
“присматривал”!
– Я найду командира, договорюсь об интервью?
Халед со мной.
– Да, давай!
Вдалеке еще бабахнуло, гораздо тише, эхо прокатилось по всем
склонам и кануло за дальней горой.
– Ольга, оставь рюкзак, там аккумуляторы!
Она стянула рюкзак, кинула в пыль и помахала Халеду.
Стремительно темнело, и ей неожиданно и очень сильно захотелось “домой” – в
гостиницу, где горит желтый дрожащий свет, где булькает вода в поллитровой
банке, и пузырьки отрываются от спирали кипятильника, и канонада где-то очень
далеко, и можно лечь на трясущуюся сетку, застланную жидким матрасиком, и
подумать – просто так.
В прошлый раз она решила, что больше никогда и ни за что не
поедет на войну – сколько можно?! Ники говорит, что его “тянет”, а она-то?! Ее
разве тоже “тянет”?!
И еще вспоминала о том, как Бахрушин добыл елку.
До последней минуты елки у них не было. Тридцать первого
после восьмичасовых “Новостей” она притащилась с работы – ей очень повезло на
этот раз, она оказалась не занятой в ночном эфире. Снег сыпался, мелкий,
острый, и Москва неожиданно поехала после нескольких дней мертвого стояния в
километровых пробках. От телевизионного здания на 5-й улице Ямского поля,
откуда выходили “Новости” Российского канала, Ольга добралась до дома за
полтора часа.
– Рекорд трассы, – констатировал Бахрушин устало, когда она
позвонила ему и сообщила радостно, что уже приехала.
– Да не рекорд трассы, а наоборот! – закричала она. – У нас
что. Новый год будет без елки?!
– Подожди, Ольга, – попросил Бахрушин через паузу. – Какая
елка, а?
– Зеленая. – Почему-то она чуть не плакала, хотя в
склонности к истерикам замечена никогда не была. – У всех Новый год сегодня,
Лешка! А у нас елки нету. Ну, почему ты не купил?!
– Я… забыл, – признался Бахрушин через некоторое время. Ему
было стыдно, что он забыл такую важную вещь. – Но я… куплю. Завтра куплю.
– Лешка, ну что ты говоришь?! Завтра первое. А второго ты
улетаешь! И зачем елка первого числа?!
И где ты ее возьмешь?! Завтра все, все будет закрыто!
– Да ничего не будет закрыто, и куплю я…
Тут она вдруг заплакала, и Бахрушин начал растерянно ее
утешать, а потом замолчал и только слушал, как она всхлипывает в трубке – его
жена! Она никогда не плакала, по крайней мере он никогда не видел ее плачущей,
только однажды глаза налились слезами, но она запрокинула голову и зашипела на
него, когда он сунулся было утешать.
Она запрокинула голову, и слезы так и не пролились.
А тут вдруг… плачет?!
– Ольга, я куплю тебе елку.
– Нет! Не купишь! Уже десятый час, и пока ты доедешь… И
наряжать ее некогда!
– Черт побери, – пробормотал Бахрушин, – еще и наряжать!
Она бросила трубку, чего никогда себе не позволяла – у них
было слишком мало времени и сил, чтобы выделывать друг с другом всякие такие
штуки, – и потом долго и сладко рыдала на кухне, с подвываниями и утиранием
кулаком мокрых горячих щек. Так жалко ей было себя и своей пропадающей – совсем
пропащей! – жизни.
Мало того, что все время на работе. Мало того, что
командировки, нервотрепка, смена руководства и полная неразбериха, и в этом
бардаке непременно надо разобраться, и удержаться на месте, и доказать новому
начальству, что “ты не верблюд”, а тоже чего-то стоишь и что-то можешь. Мало
того, что вечно не хватает денег и подчас не с кем работать, ведь
профессионалов вроде Ники Беляева мало, а остальных надо учить, и еще
неизвестно, выучишь ли, так еще и Новый год без елки!
К двенадцати часам их ждали примерно в пяти разных местах, и
скорее всего там елки были, но Ольга, рыдая на кухне, твердо решила, что никуда
и ни за что не пойдет – будет сидеть всю новогоднюю ночь дома и без елки!
Она уже перестала рыдать, и даже приняла душ, и напялила
халат, теплые носки и бахрушинские тапки, потому что ноги в носках в ее
собственные не лезли, и включила телевизор, грянувший “эстрадную миниатюру”
голосом Михаила Задорнова, и вытащила из холодильника холодную и твердую палку
копченой колбасы, кусок желтого сыра, еще что-то вкусное, припасенное заранее,
и выложила в ряд на кухонной стойке, когда приехал ее муж.
Она даже сразу не поняла, что это он, потому что в дверь
позвонили, а Бахрушин всегда и вполне успешно открывал ее ключами, и Ольга
поначалу подумала, что пришли соседи с поздравлениями.
Она шмыгала носом, рассматривала колбасу и твердо знала, что
ни за что не откроет, – еще не хватает, в халате, в носках, зареванная, и Новый
год через час! – она понюхала колбасу, вздохнула и достала нож, но
предполагаемые соседи продолжали трезвонить. Тогда она подумала, что кто-то
вполне мог ее видеть, когда она подъезжала к дому, и теперь просто так ни за
что не Уйдет, особенно если это Леха, самый ближний, самый непосредственный,
самый “соседский” сосед.
