Деньги решают все – особенно в Афганистане.
Немедленно по возвращении в Москву напишу капитальное
исследование “Деньги на войне”. Нет, “Война на деньги”.
Нет, лучше “Деньги и война”.
– Ольга, если идешь, шевелись!..
Она скатилась с холма, почти черпая ботинками песок и
камушки, и потрусила за оператором в сторону крохотных низких домиков с узкими
дверьми и щелями окон.
Оказалось, для того чтобы переправиться через реку, надо
садиться на лошадей. О них надо предварительно “договариваться”, то есть долго
и темпераментно торговаться – деньги на войне!
Ники сходу ввязался в торговлю, а Ольга снова набрала
московский номер и повернулась ко всем спиной, чтобы хоть недолго никого не
видеть.
На этот раз телефон мучил ее неизвестностью как-то особенно
долго и подло, и когда наконец стало ясно, что опять обманул, она вдруг чуть не
заплакала.
– Не получается?
Ольга прерывисто и длинно вздохнула, “сделала лицо” и только
тогда повернулась – она не любила, когда ее заставали врасплох.
Молодой невысокий мужик рассматривал ее с необидным
любопытством.
– Вы с Российского телевидения, да?
– Да, – согласилась Ольга.
– Я вас знаю, видел в ACTED. Меня зовут Саша.
– А вы откуда?
Он усмехнулся.
– Я-то? В данный момент я из Испании. Информационное
агентство EFE. Атак из Москвы, конечно.
И они улыбнулись друг другу.
Он испанец, этот неизвестный Саша. Ники недавно
переквалифицировался в англичанина. Где-то здесь, наверное, Алка, давняя
приятельница, всю жизнь прожившая на улице Чаянова. Она теперь француженка,
корреспондент France Press.
Эти милые люди – испанцы, французы, англичане – все русские
как один.
Русские могут все и лучше всех – вот, пожалуй, в чем должна
состоять следующая национальная идея, а больше… что же? Никаких других идей и
не нужно.
Зачем?
– Вы давно здесь?
– С начала войны. А вы?
– А мы приехали еще до.
– А в первую? Были?
Ольга немного удивилась.
– В какую первую? Когда здесь СССР воевал?
“Испанец” засмеялся.
– Да нет! В первую кампанию, когда войны еще не было, но и
мира уже тоже…
– А здесь когда-нибудь разве был мир?
Ники издалека окинул их взглядом и снизу вверх вопросительно
кивнул головой.
Ольга махнула ему рукой.
– Это мой оператор, – пояснила она, – мы должны в военный
лагерь… попасть.
– Там сегодня бомбили.
Это известие Ольге не понравилось.
“Горячие” новости – это здорово, но в погоне за этими самыми
новостями угодить под американскую бомбежку в ее планы никак не входило.
Саша глянул на нее, словно проверял, испугалась или нет,
потом махнул рукой – то ли поприветствовал, то ли попрощался.
– Когда будете в ACTED, заходите. Я в палатке живу, у них на
территории.
И вправду, во дворе ACTED Ольга видела несколько армейских
палаток.
– Начнутся дожди, все развезет, и… Лучше сейчас приходите.
– А в палатке несладко, наверное, – неизвестно зачем сказала
Ольга. Все и так было ясно.
– Ольга!
– Да! Иду!
– Так вы заходите.
– Обязательно. Спасибо, и удачи вам, Саша.
– И вам.
Ники, как только она подбежала, спросил “с пристрастием”:
– Это кто?
– Журналист из EFE. Ники, ты представляешь, он живет в
палатке.
– Может, он беженец, а не журналист? Хотя какие-то жили в
палатках на территории ACTED.
– Все-то ты знаешь!..
Иногда ее уязвляло то, что поразить его воображение ей почти
никогда не удавалось. Он или уже заранее все знал, или делал вид, что ничему не
удивляется.
– Давай поехали, Ольга! Сейчас стемнеет, что я там буду
снимать? Где Халед?
– Тут Халед.
Переводчик-”газонокосильщик” выдвинулся из-за лошадиного
хвоста и одним движением взлетел в седло.
Ольга лезла долго и трудно. Ники придерживал стремя и, кажется,
только в последнюю секунду остановил себя, чтобы не подтолкнуть ее под задницу.
Лошадь прядала ушами и переступала нетерпеливо и подозрительно, ей не
нравилось, что Ольга так долго лезет.
Мальчишки-погонщики, бравшие по двадцать долларов с человека
за переправу, месили коричневую жидкую грязь. Большинство босиком, а на
некоторых – галоши. Ольга решила, что галоши – это признак состоятельности
семейства. Поверх длинных штанов и грязных рубах на них были надеты пиджаки и
куртки.
“Рибок”, прочла Ольга поперек вымазанной сухими коричневыми
полосами темной болоньи.
Ну да. Все правильно.
“Рибок”, “Кока-кола”, “Самсунг”. Машины – “Лендроверы” или
“Тойоты”. Медикаменты французские. Гуманитарная помощь немецкая и российская.
Камуфляжи, как “свои”, так и “чужие”, шили в Китае.
Они сами только воюют. Больше ничего.
– Ольга, подержи!
Ничего не успев сообразить, она схватила руками что-то
большое, и оказалось, что это Никин рюкзак.
Сам он уже работал – левой рукой держал поводья, правой
прижимал к плечу камеру. Красный огонек горел. Ольга посмотрела вперед – ничего
особенного, все те же лысые горы, изрытые воронками от взрывов, серое небо,
какая-то муть, взбаламученная ветром.
Халед, ехавший чуть впереди, что-то длинно спросил у
мальчишки-проводника в куртке “Рибок”, и тот громко застрекотал в ответ, а
потом оглянулся на нее.
И Халед оглянулся. Ольге не нравилось, когда она не
понимала, о чем речь.
– Ники, о чем они говорят?
– Понятия не имею.
– Ты же знаток всех местных языков.
Он молчал. Мальчишка с Халедом переговаривались и
оглядывались, Ольга чувствовала себя неуютно.
Один из французов, ехавших сзади, вдруг по-мушкетерски
прицыкнул на лошадь и помчался галопом, обдав Ольгу с левой стороны градом
мелких холодных брызг.
