– И чего, они все времен Александра Македонского, что ли?!
– Не знаю. Вряд ли.
Ники вытащил осколок и старательно потер его о штаны.
– Наверное, все-таки древние. А, Оль?
– Ты же здесь работаешь, – язвительно сказала Ольга. – И все
знаешь!
– Ну-у, не все, конечно!
Он еще подобрал какие-то черепки, сунул в карман, плюхнулся
на колени в пыль и пристроил на плечо камеру.
– Надо снять, – бормотал он, – значит, снимем.
Ольга отмахивалась от мух, которые начинали лезть со всех
сторон, как только утихал ветер, и думала о том, что бы еще такого снять.
Вечная проблема на войне – нечего снимать!
Когда есть что – не разрешают. Когда разрешают – нечего.
То-то им так подозрительно быстро выдали разрешение на съемку, знали, что
показывать тут решительно нечего, – все те же пустынные горы, все тот же унылый
до крайности пейзаж, все те же солдаты – “наши”, но как будто не “наши”.
Ольга шла по краю истекающего песком холма, пока Ники ползал
на коленях, то так, то эдак прилаживая камеру.
Профессионал.
Ольга знала, что даже землю он может снять так, что все
станут смотреть, разинув рты и не отрываясь от экрана. Именно ему принадлежал
знаменитый план, обошедший все мировые новостные каналы, – один-единственный
уцелевший на улице дом, уцелевший по-настоящему, как будто ничего вокруг него и
не происходило, раскрашенный синими мусульманскими цветами, а вокруг конец
света, катастрофа, бетонные завалы, ощерившиеся арматурой и битым стеклом.
Мертвый солдат, далеко откинувший смуглую руку с автоматом, под самой стеной, а
рядом с ним задумчивая чумазая девчонка – смотрит не отрываясь на черное пятно
у него под головой.
Кажется, сиэнэновские комментаторы назвали этот план
“символом войны”.
Ники так и не рассказал никому, где и как он это снял.
За холмом маялись японцы. Им тоже нечего было снимать, но
они оказались предприимчивей. Невесть как – потому что переводчика с ними не
было – они заманили одного из тех солдат, что жались в камышовой будке, и
теперь тот с удовольствием позировал крохотному японскому оператору. Оператор
приседал и цокал языком, похожий со своей камерой, неудобно пристроенной на
плечо, на подбитую камнем птицугалку. Солдат взобрался на обломок коринфской
колонны. Стоять ему было неудобно, и подошва армейского ботинка ерзала по
лепесткам знаменитого цветка.
Ольга никогда с точностью не могла припомнить эту легенду –
то ли цветок принял форму черепицы, то ли наоборот.
Две с половиной тысячи лет! Тысячелетия не справились – зато
люди разрушили все моментально. Раз – и не было никаких двух с половиной тысяч
лет. Остались только пыль и осколки амфор.
Господи, когда же это кончится!..
Никогда.
Человечество никогда не договорится с человечеством. И
надеяться не на что. Какой там гипотетический враг, прилетевший из космоса на
сверкающем металлическом аппарате, ощерившемся лазерными пушками и
аннигиляционными двигателями! Зачем?
Мы сами справимся, без пришельцев.
Мы уничтожим друг друга, но есть некоторая надежда, что
уничтожать будем долго, потянем еще.
– Ольга!
– Что?!
– Давай сюда!
И голос недовольный – Ники не любил, когда она пропадала из
поля его зрения. Наверное, Бахрушину пообещал что-то такое, тоже очень мужское.
Ты там присмотри за ней, Ники!
Ну, не вопрос, старик!
Идиоты.
Она вдруг поняла, что больше ни минуты ждать не может,
скинула с плеча рюкзачок, покопалась и выпростала тяжелую трубку спутникового
телефона.
– Ольга!
– Иду сейчас!
Она набрала номер, прижала трубку к уху и, старательно
обходя камни и пустые гильзы от снарядов, которые откатывались со странным,
словно стеклянным звуком, потащилась в его сторону.
Солдат все стоял на колонне, японский оператор поправлял на
нем кепочку – для красоты.
Телефон молчал каменным молчанием, ничего в нем не хрюкало и
не трещало – плохой признак. Скорее всего не соединится.
– Оль, ты куда звонишь?! Халед говорит, что можно на позиции
сбегать. Командир даст сопровождающего.
Давай я сбегаю, а ты подождешь тут, а?
Она даже не очень понимала, о чем он, прислушиваясь к
молчанию в телефоне.
– Куда сбегаешь, почему я останусь?
Ники нетерпеливо дернул широкой шеей и перехватил камеру.
– Ольга, там вторая линия обороны и военный лагерь. Туда
можно сходить поснимать, я пойду, а ты останешься. Да кому ты звонишь-то,
блин?! Нашла время!
Ольга отвернулась от него.
Давай! Давай же, прямо сейчас.
Телефон еще секунду молчал, а потом разразился ехидными
короткими гудками.
– Чтоб тебя, – пробормотала она и даже стукнула его о бедро,
так чтобы Ники не видел.
– Ольга!
– Куда мы должны идти? Я ничего не поняла.
– Да никуда не должна, а я на позиции сбегаю с Халедом, и
нам сопровождающего…
– Ники, я с вами, – перебила его Ольга.
– Да ладно!
– Я с вами.
– У нас только один бронежилет.
– Ники, у нас два бронежилета.
– Нам с Халедом как раз и надо два. Логично?
– Халед здесь у кого-нибудь возьмет.
– Баба на войне, – процедил Ники сквозь зубы, – хуже не
придумаешь!
Ольга предпочла не услышать.
– Ольга, я тебя не возьму.
– Ты не можешь меня брать или не брать. Я сама за себя
отвечаю.
– Это тебе только так кажется, – пробормотал он и сердито
оглянулся на камышовую будку. Он думал только про “первую линию обороны”, ему
не хотелось с ней препираться, а она его вынуждала!
– Почему ты мне заранее не сказал про военный лагерь?
– Оль, – сказал он нетерпеливо, – ну что ты, маленькая?!..
Ну да, конечно. Она уже большая девочка, а все “большие
девочки” в Афганистане должны знать, что если ты работаешь на Би-би-си или
Си-эн-эн, которые давно открыли в стране настоящие бюро и “прикормили” всех,
кого могли и даже кого не могли, значит, тебе открыт практически любой объект.
Но об этом было не принято распространяться.
