— О, Мисти, дорогая, твоя бабушка была прекрасным человеком, и это невосполнимая потеря. Ник сказал, что поедет в больницу вместе с тобой, поэтому я останусь здесь, пока Бейли не проснется. Затем я заберу его к себе домой. Я могу сказать ему, что случилось?
— Можешь, конечно, — онемелыми губами произнесла Мисти.
— Сегодня суббота, — сказала Луиза, — и, если Бейли не будет возражать, он останется у меня на ночь. Тогда вы сможете заняться делами. Но мы поговорим об этом позже.
Ник обнимал ее, пока они шли к машине. Мисти дрожала в темноте, прижимаясь еще крепче к нему. Она знала, что это скоро произойдет. Это не было для нее шоком. Но…
— Она была для меня единственным родным человеком.
— Жаль, что я так с ней и не познакомился, — сказал Ник. — Должно быть, твоя бабушка была замечательным человеком.
Он тронул машину, а Мисти, свернувшись калачиком на пассажирском сиденье, задумалась о его словах. Они были для нее утешением.
— Спасибо тебе, — сказала она ему, когда они ехали по шоссе.
— Это для меня большая честь, — откликнулся он.
Следующие несколько дней прошли как в лихорадке. Слишком много людей, слишком много хлопот, слишком много боли в ее сердце. Мисти было очень тяжело осознавать, что бабушки больше нет на свете. И если бы ей одной пришлось организовывать похороны…
Но она была не одна. Ник на каждом шагу был рядом с ней. В первую ночь после смерти бабушки она прижалась к нему и он крепко обнял ее. Если бы Ник отнес ее к себе в постель, она ушла бы от него. Но…
— Я не хочу, чтобы ты пришла ко мне в горе, — тихо сказал он. — Я просто полежу с тобой, пока ты не уснешь.
— Ты сильнее, чем я. — Мисти попыталась усмехнуться. — Если ты думаешь, что я смогу уснуть рядом с тобой…
— Хорошо, наверное, это невозможно. — Он поцеловал ее и прижал к себе. — Тогда будем спать отдельно, в своих спальнях.
— Ник…
— Нет, — сказал он почти строго. — Я хочу тебя всю, Мисти. И я хочу, чтобы ты пришла ко мне не потому, что ты несчастна и уязвима, а потому, что ты хочешь меня.
Он был сильнее, чем она. Больше всего на свете ей хотелось сейчас полежать рядом с ним, найти утешение в его сильном теле, найти свой дом…
И она знала, когда он повернулся к ней спиной, что он чувствует это. Он чувствовал, что она разрывается в сомнениях.
У них с бабушкой была единственная связь с матерью Мисти — адвокат в Лондоне. Последняя открытка от матери пришла пять лет назад, и там был указан адрес электронной почты и приписка: «На всякий случай». Мисти отправила письмо матери в то же утро, когда бабушка скончалась. Адвокату она тоже сообщила об этом, но ответа ни от кого не получила.
Но разве она ожидала чего-то другого?
Похороны были многолюдными — бабушку в городе искренне любили. Мисти сидела в церкви в первом ряду, рядом с ней сидел Ник, и ей было все равно, что подумают о них люди. На церемонии прощания она произнесла речь. Потому что кто еще должен говорить о бабушке? Когда Мисти расплакалась в конце, именно Ник встал и поддержал ее.
Бабушка прожила долгую и счастливую жизнь. Мисти не должна была отчаянно горевать о ее кончине. Но ей очень горько было оттого, что…
Где ее мать?
Мисти вспомнила о смерти своего деда, неожиданной, и о горе своей бабушки.
— Твоя мать должна приехать сейчас, — прошептала тогда бабушка, и голос ее дрогнул от боли.
Но мать, конечно, не приехала. Так почему мать должна приехать сейчас?
Гости разошлись, и Ник стал приводить в порядок дом, но потом решил сначала уложить Мисти спать. Собаки уже лежали в ее кровати, теплые и уютные, но Мисти все равно было холодно.
Послышался звук мотора. Какая-то машина подъехала к дому. Мисти взглянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Одиннадцать часов? Кто это мог быть? Бейли сегодня захотел остаться на ночь у Натали. Что-то случилось? Может быть, родители Натали привезли мальчика обратно домой?
Она услышала, как хлопнула дверца автомобиля. Приветствие Ника было сдержанным. Затем Мисти услышала какой-то голос, поднявшийся до резкого крика:
— Вы кто? Что вы делаете в моем доме?
Мисти узнала этот голос.
Это была ее мать.
Ей потребовалось пять минут, чтобы привести в порядок свое лицо, свои мысли, чтобы одеться и успокоиться. К этому времени Грейс уже сидела на кухне. Она пила кофе и курила сигарету.
Ее мать постарела, но разве это было удивительно? Сколько лет Мисти не видела ее? Десять?
На матери были обтягивающие джинсы и черные сапоги до колен. Сапоги были на высоких каблуках, вонзавшихся в старый деревянный пол. Грейс была слишком худая. Волосы у нее были черными — Мисти не помнила, чтобы они были такими. Сейчас волосы были зачесаны наверх и уложены на затылке в плотный пучок, закрепленный яркой ленточкой, которая словно отнимала краску с ее лица.
Увидев Мисти в дверях, мать затушила сигарету и встала, чтобы обнять ее:
— Мисти. Милая. Ты выглядишь ужасно.
— Мама. — Ей трудно было произнести это слово.
Ник стоял возле плиты, молча наблюдая за ними. Затем, по-видимому, решил приготовить Грейс кофе. Он двинулся к чайнику, но Мисти отрицательно покачала головой.
— Зачем ты приехала? — спросила Мисти, наверное, не очень тактично, но за последние несколько дней она столько пережила и так вымоталась, что не в силах была соблюдать приличия, и этот грубоватый вопрос непроизвольно сорвался с ее губ.
— Я находилась в Австралии, дорогая, когда со мной связался адвокат. Я была в Перте. — Мать снова села и закурила сигарету. — Разве это не замечательно?
— Ты давно находишься в Австралии?
— Почти год. — Небрежный взмах сигаретой. Тук высунула нос из спальни, чтобы проверить, кто пришел. Сигарета прошлась совсем близко от ее носа, и Тук ретировалась.
Мисти захотелось сделать то же самое.
Почти год…
— Я сообщила тебе об инсульте бабушки, — сказала Мисти. — И каждый месяц информировала адвоката о ее состоянии.
— Да, но я ничего не могла поделать. Больницы — это не моя сцена. Мне было достаточно переживаний с дедом.
— Ты навестила деда в больнице всего один раз и пробыла у него десять минут.
— Не надо читать мне нотации, мисс! — с раздражением сказала мать. — Теперь я здесь.
— Но ты приехала не на похороны. Это тоже не твоя «сцена»?
Ник настороженно застыл на месте.
— Нет, не моя, — сказала мать. — Я не могу притворяться, что горюю о ком-то, кого едва знала. Но теперь я здесь. — Мать внимательно взглянула на Ника: — Вы поселились в моей спальне?
