— Ладно, — усмехнулся Славин, — я буду ждать в отеле. Но
пусть они знают, что если с вами что-нибудь случится…
— Об этом не нужно говорить. Они это знают.
Дронго повернулся и пошел к синему «Рено». Две пары глаз
злобно следили за ним. Он уселся на заднее сиденье.
— Добрый день, ребята, — вежливо поздоровался он, — как
хорошо, что мы снова увиделись. Так люблю встречаться со старыми знакомыми. Мы
едем или вы будете молчать и смотреть по сторонам?
— Мы должны завязать тебе глаза, — с удовольствием объявил
Хасан.
— В прошлый раз не завязывали.
— В прошлый раз ты вел себя как беспредельщик, — напомнил
Хасан, — у меня до сих пор горло болит. Если бы мне разрешили, я бы тебя на
куски нарезал.
— Не сомневаюсь. Только не сегодня. Завязывай глаза, и
поехали.
Хасан достал какую-то цветную шелковую ленту. Он туго стянул
узел на глазах, так туго, что Дронго невольно произнес:
— Может, немного ослабите узел. Очень больно давит.
— Терпи, — засмеялись оба бандита.
— Идите к черту, — посоветовал Дронго, ослабляя узел, — и не
нервируйте меня, ребята. Иначе просто выйду из машины и никуда не поеду. Вы
знаете, зачем я встречаюсь с нашим земляком? Я вам скажу: чтобы помочь вашему
шефу. Только поэтому.
Он блефовал, но только отчасти. Конечно, Саакяну было очень
выгодно доказать непричастность Тевзадзе к этому убийству. Но для Дронго это
было просто делом личной чести.
Они ехали довольно долго, минут двадцать. Наконец автомобиль
остановился. Его вывели из салона. Провели в какой-то дом, подняли по
ступенькам, спустили, снова подняли. И разрешили снять повязку. Он сначала даже
зажмурился. Здесь был яркий свет. В кресле сидел мужчина лет сорока. У него
было заросшее лицо, длинные черные волосы, красивые черные глаза. Он сидел в
кресле, положив ногу на ногу. И внимательно смотрел на Дронго.
— Садись, — Хасан показал на второе кресло, стоявшее
напротив.
Дронго уселся. Почти сразу откуда-то из тьмы выступил
высокий мужчина. Дронго его узнал. Это был тот самый Юрий, который встречал их
на даче Саакяна.
— Можете беседовать, — сказал Юрий.
— Добрый день, — поздоровался Дронго, — вы, наверно, Умар
Салихов, о котором я много слышал?
— Да. Зачем я тебе нужен?
— Вот пожалуйста, — пошутил Дронго, — сразу начинается
хамство. Я же обращаюсь к тебе на «вы», а ты говоришь мне «ты». Некрасиво.
— Хватит болтать. Говори, зачем ты хотел со мной увидеться.
— Тебя арестовали в девяносто седьмом, — напомнил Дронго, —
и ты отсидел девять с лишним лет в колонии. Об этом я знаю…
— Эти данные есть в любом информационном центре, —
усмехнулся Умар, — говори, зачем ты меня звал.
— После выхода из колонии ты поехал в Рязань. Я могу знать,
зачем ты туда поехал?
— Это мое дело. Куда хочу, туда и еду. Гулять люблю.
— Не нагулялся? Девять лет гулял?
— Ты кто такой, чтобы меня учить?
— Просто спрашиваю. Не нужно хамить. Я тебе уже во второй
раз говорю. Значит, ты поехал в Рязань и нашел там подполковника Кичинского. Я
могу узнать, о чем вы с ним говорили?
— Это ты у своего подполковника спроси, — посоветовал Умар.
— Не могу, — ответил Дронго, — и думаю, что ты знаешь
почему.
— Я с ним встречаться не хотел. Он сам на меня вышел. Сам
предложил встретиться. Про Умара все знали. Меня люди уважали.
— А когда встретились, о чем говорили?
— О разном.
— Опять двадцать пять. Я с тобой приехал не лясы точить.
Слушай меня внимательно. Ты встречался с подполковником Кичинским и рассказал
ему о том, как прошло нападение на новгородский ОМОН двенадцать лет назад.
Верно?
— Если знаешь, зачем спрашиваешь?
— Хочу от тебя услышать.
— Да. Я ему все рассказал. Пусть знает. Мне «мусоров» жалко
не бывает. Пусть он знает, как тогда получилось.
— И как тогда получилось?
— У нас человек приехал из арабских стран. Сам знаешь,
откуда. С деньгами приехал. Большие деньги привез. Это сейчас миллион не
деньги. А тогда сто тысяч долларов большие деньги были. Он предложил, чтобы мы
нашли офицера, который выдаст нам маршрут двух отрядов ОМОНа. Мы начали искать
такого офицера. Нашли молодого капитана. Заплатили ему сто сорок тысяч долларов
наличными. Он согласился выдать маршрут. Мы с ним договорились, что он поедет
со своим водителем в первой машине, и мы его трогать не будем. Так и
получилось. Первая машина прошла, остальных мы остановили с помощью
гранатометов. И потом из автоматов добили. А этот тип ушел в лес. И еще одного
раненого офицера забрал с собой. Я, как только твоего подполковника увидел,
сразу узнал его. Он и был тем самым раненым офицером.
— А капитаном тогда был Степан Проталин? — очень тихо
спросил Дронго.
Даже Юрий, сидевший между ними, вздрогнул.
— Да, — кивнул Умар, — он тогда большие деньги получил. Сто
сорок тысяч долларов. И сдал нам весь отряд. Но он хитрый был, умный. Взял с
собой этого раненого офицера, не дал его добить. И сразу стал героем, все
газеты про него писали, все журналы. Даже фильм про него сняли. А потом он
быстро карьеру делать начал. А меня в девяносто седьмом схватили. Всю нашу
группу перебили, и меня отправили в колонию. Но я помнил, кому мы деньги
давали. Все эти годы хорошо помнил. Меня ведь сдал этот Проталин, когда мы во
второй раз на него вышли. Он решил, что опасно будет второй раз деньги брать и
другой отряд подставлять. Я же говорю, что он умный был. Ну а я злой был. Все
эти годы про него помнил. И, когда вышел, решил не к нему ехать, а к его другу,
которого он вытащил с поля боя. И когда подполковник узнал, что я в Рязань
приехал, он сам захотел со мной встретиться. Как ты сейчас, пришел ко мне.
Вот тогда я ему все и рассказал. Все, как случилось тогда.
Как его друг взял деньги, как маршрут нам выдал, как с водителем в лес уходил.
И как в последний момент вернулся, чтобы его вытащить и героем стать. Остальные
сгорели просто. Ты бы видел, какое лицо было у этого подполковника. Я думал,
что он сразу задохнется. Но он молодец, сдержался. Только зубы у него скрипели.
А я доволен был очень. Пусть знает Проталин, что нельзя быть все время
предателем. Предавая своих и чужих. Хотя какая совесть у предателей? Нету у них
совести и никогда не было.
— А потом ты приехал сюда?
— Конечно. Я должен был убедиться, что Проталина наказали. И
когда мне сообщили, что его застрелили, я успокоился. Теперь я точно знал, кто
это сделал. Потом про грузина какого-то говорить стали. Будто директор он или
его заместитель. Только я знал точно, кто пристрелил Проталина, как собаку. Его
друг и пристрелил. Тот самый, которого он из огня вытащил. Видимо, не мог
простить ему друг такого предательства. Тридцать девять человек там остались. А
Проталин все годы в героях ходил. Не мог ему этого простить Кичинский. И не
простил.
