Он поднялся, оглядел собравшихся.
— Извините, — сказал он, — если я вам больше не нужен, то
вернусь в Москву. Меня там легко можно будет найти. И даю вам слово, что я все
равно буду искать убийцу полковника Проталина и причины, по которым покончил с
собой подполковник Кичинский. До свидания, господа.
Он повернулся и вышел. Никто его не остановил. К вокзалу он
прошел пешком. В полупустом вагоне сидел мрачный и злой, глядя перед собой.
Такого унизительного поражения в его жизни никогда не было. Получается, что он
не только не раскрыл истинные причины убийства Проталина, но и невольно
подтолкнул к самоубийству другого офицера. Но почему Кичинский решился на
самоубийство? Что могло вызвать у него подобный шок, чтобы решиться на такое?
В Москве на вокзале его уже ждала машина с водителем. Он
приехал домой, встал под привычно горячий душ, смывая с себя грязь и усталость
последних дней. Значит, он допустил ошибку. Значит, не сумел просчитать все
возможные варианты. Но какие варианты могли быть в доме на улице Спиридонова,
где убили Проталина? Хотя нет, могли. Он вспомнил, как простукивал пол, как
разговаривал с соседями. Да, там не все так просто, как кажется на первый
взгляд.
Он вылез из ванны, вытерся полотенцем. Взял телефон, набрал
знакомый номер.
— Добрый день, Эдгар, — начал Дронго, услышав голос своего
друга и напарника, — у меня к тебе просьба. Нужно послать кого-нибудь в Калугу.
Да, в Калугу. Пусть Кружков пойдет и узнает, как там работал офицер Проталин.
Степан Проталин. Он служил в Калуге в начале девяностых. Тогда времена лихие были,
пусть Леонид походит и порасспрашивает людей, может, кто-то Проталина вспомнит.
Ты все понял? А сам поезжай в Рязань. Там вчера застрелился начальник
уголовного розыска Кичинский. Я хочу, чтобы ты походил среди людей. Поговорил с
офицерами, которые его знали, с горожанами, с родственниками, если возможно, с
соседями. В общем, мне нужна полная информация об этом человеке. Срок — один
день. Успеешь?
— Выезжаю прямо сейчас, — сразу понял Вейдеманис, — уточню
все остальные детали по дороге.
— Молодец, — обрадовался Дронго, — выезжай поскорее. У нас
мало времени.
Он убрал телефон, прошел на кухню, чтобы сделать себе
бутерброд. Затем снова вернулся к телефону. Начал искать карточку, которую
оставила ему Инна. Нашел ее и, устроившись на диване, начал звонить в Литву.
Узнал ее голос. Она отвечала по-литовски.
— Извините, — сказал он по-русски, — я не говорю
по-литовски. Если вы сможете, могли бы перейти на русский или английский языки.
— Это вы, — задохнулась от счастья Инна, — я думала, что вы
никогда не позвоните.
— Вы ошибались, — сказал Дронго. Он не стал уточнять, почему
он ей позвонил. Она никогда не узнает, что вчера застрелился еще один офицер и
ему теперь нужна ее помощь.
— Как я рада, что вы не выбросили мой телефон, — призналась
Инна, — я уже два дня себя ругаю. Вела себя в вашей комнате, как монашка. Вы,
наверно, потом смеялись над моим поведением. Сначала нагло пришла к вам
требовать, чтобы мне починили ванную комнату, потом купалась в вашем номере,
лежала в вашей постели. А под конец нахамила вам и ушла.
— Насчет хамства не помню, — возразил Дронго.
— Я сказала, что другой мужчина на вашем месте вел бы себя
несколько более активно. Я думала, что вы обидитесь.
— Нет. Вы сказали правду. Очевидно, я уже не столь активный
мужчина, каким был в молодости. Это естественно, после сорока происходит
естественный отбор, идет усушка и утруска.
— Вчера вы говорили, что самый лучший период в жизни
человека — после сорока, — напомнила Инна. — Когда вы говорили более искренне?
Сегодня или вчера?
— Когда речь шла о ваших сорока, то вчера, когда речь идет о
моих, то сегодня, — дипломатично выкрутился Дронго.
— Понятно. Значит, соврали в обоих случаях. Теперь скажите:
почему вы позвонили? Только не лгите, что очень соскучились. Я все равно не
поверю.
— Не буду, — улыбнулся он, — но мне все равно нужна
конфиденциальная информация из вашего адвокатского бюро.
— Какая именно? — насторожилась она.
— Суммы, которые вы оформляете на имя дочери Тевзадзе, —
пояснил Дронго, — мне нужно знать эти суммы.
— Это наша коммерческая тайна, — очень тихо сказала Инна.
— Поэтому и позвонил именно вам. Мне нужны цифры. Но обещаю,
что об этом никто не узнает.
— Я вам перезвоню. Скажите, куда?
Он продиктовал номер своего домашнего телефона. И отправился
на кухню. Он еще не закончил есть, когда она позвонила.
— Во французском банке двести тридцать две тысячи евро, а в
немецком триста семьдесят пять тысяч. Только учтите, что я вам ничего не
говорила. Ни в коем случае меня не выдавайте.
— Об этом можете не беспокоиться. Мне нужно было знать,
какие там суммы хотя бы приблизительно, чтобы иметь представление о масштабах
его работы.
— Понимаю. У меня тоже к вам просьба. Можно скажу…
Он подумал, что знает, о чем она попросит. И улыбнулся.
— Говорите.
— Можно я иногда буду вам звонить? Не так часто. Хотя бы
один раз в месяц? Просто, чтобы мы могли с вами поговорить.
— Можно, — разрешил он, — только не чаще. И учтите, что я
буду вести строгий учет, чтобы не переработать.
Она рассмеялась.
— А вы не остались в Новгороде, — напомнила Инна.
— Я уже в Москве, — он даже не понял, почему она заговорила
об этом.
— И оставили дежурную с носом, — счастливым голосом
произнесла Инна, — представляю, как она будет на вас обижена.
— Я даже о ней забыл, — честно признался Дронго.
— Правда? — еще больше обрадовалась она.
— Конечно.
— А мне казалось, что все мужчины готовы к такого рода
контактам. Я читала, что для вас это как необходимое приключение.
— Вы говорите о среднестатистических мужчинах, — заметил
Дронго, — у них в жизни бывает не так много приключений и не так много
интересного. А в моей жизни было столько невероятных вещей, что дежурная
новгородской гостиницы с ее девушками вряд ли может меня заинтересовать.
— А я? — спросила Инна. — Я смогла вас заинтересовать?
— Безусловно, — почти искренне ответил Дронго, — смогли. Я
думаю, что подобные приключения у меня будут не скоро. Нужно еще найти такую
гостиницу, чтобы в ней была такая дежурная и вода могла залить соседний номер
внизу. Это настоящая экзотика, которой уже давно нет ни в Европе, ни в Америке.
Я даже боюсь, что и в Литве ее тоже нет.
