— Педик, — фыркнул Мазур.
— Да вряд ли. Просто вся сперма в мозги ушла. Как у
нашего импотента-доцента. Погоди, чуть проспится, в дверь колотить начнет…
Доцент, я имею в виду. Володя, пошли баиньки?
Глава 5
Экскурсанты
Мазур в эту ночь выспался неплохо — ни кошмаров, ни ночных
вторжений противника. Показалось, правда, что Света ближе к утру выходила, но
это ее личные проблемы, а может, и служебные, тем более не предполагавшие
излишнего любопытства с его стороны. Когда он открыл глаза, Света безмятежно
дрыхла. Он не стал ее будить, в темпе принял контрастный душ, потом холодный,
оделся и отправился к Кацубе за инструкциями.
Коридоры и при дневном свете оставались сырыми, темноватыми,
вымершими. Из буфета, правда, доносилось позвякиванье посуды. Мазур постучал в
дверь, раздалось расслабленно-страдальческое:
— Войдите…
Сюрприз… У стола, лицом к двери, сидела совершенно Мазуру
незнакомая рыжеволосая красавица в синем джинсовом костюме и клетчатой рубашке,
преспокойно пускала дым, положив ногу на ногу с таким видом, словно она здесь
обитает от начала времен.
Мазур затоптался у двери, подумав, что помешал какому-то
мимолетному эпизоду тайной войны. Однако Кацуба махнул рукой:
— Проходи, Володя, проходи… Знакомься. У тебя там пива
не осталось?
— Увы, — пожал Мазур плечами.
— Не везет, так не везет… — страдальчески сморщился
Кацуба.
Выглядел он именно так, как и пристало пьющему доценту после
вчерашнего застолья с излишествами и непотребствами — смурной, растрепанный,
пришибленный похмельем. На столе царил такой бардак, что Мазуру стало неудобно
перед очаровательной незнакомкой. Она, впрочем, курила с безразличным видом,
словно видывала и не такие виды.
— Это вот и есть Володя Микушевич, наш главный
специалист по погружениям, — сказал Кацуба, весьма натурально содрогаясь в похмельных
корчах. — А это — Дарья Андреевна Шевчук…
Мазур украдкой присмотрелся и понял, что не ошибся — ее
синяя курточка чуть съехала с плеча, и на бело-красной рубашке явственно
выделялась темно-коричневая полоска, ремешок наплечной кобуры…
— Дарья Андреевна, знаешь ли, — замначальника
шантарского уголовного розыска, — сказал Кацуба, обеими пятернями скребя
растрепанную жиденькую бородку. — А вот так сразу ни за что и не подумаешь…
Рыжая смотрела на него дружелюбно и, можно выразиться,
благостно. Мазур поклонился ей, украдкой застегнул пуговицу на джинсах и сел.
— Значит, мы договорились? — спросила рыжая спокойно.
— Ага, — сказал Кацуба. — Мы люди законопослушные и с
органами всегда готовы сотрудничать, ежели возникает производственная
необходимость… Вас на море не укачивает?
— Не знаю, честно говоря, — ответила она невозмутимо. —
Так уж вышло, что на море не приходилось бывать, ни на теплом, ни на холодном…
— Ничего, — утешил Кацуба. — Адмирала Нельсона, по
слухам, вовсю укачивало. Тазик ему возле грот-мачты ставили. А может, возле
бизань-мачты — история о сем умалчивает. В крайнем случае, можно и за борт
травить…
— Учту. — Она поднялась, кивнула обоим. — Значит, вы
мне будете звонить… Всего наилучшего, не смею задерживать. Там в буфете пива,
кстати, сколько угодно…
У Мазура осталось впечатление, что безобидный вроде бы обмен
вежливыми репликами был не лишен подтекста. Едва рыжая незнакомка удалилась, он
вопросительно уставился на Кацубу, а тот проворно встал, сунул в кроссовки
босые ноги:
— Вова, пойдем-ка пивком затаримся, пока клапана не
сгорели…
Однако, оказавшись в коридоре, он свернул не к буфету, а в
противоположную сторону — к торцу коридора, к высоченному окну,
располагавшемуся на приличном отдалении от их номеров. Несколько квадратиков в
массивной темной раме зияли пустотой, и в них с улицы прорывался холодный
ветерок.
— Интересные дела, — тихонько сказал Кацуба, пуская дым
в ближайшую дырочку. — Только нам Рыжей Дашки и не хватало…
— Она что, я так понял, набивается на судно?
— Совершенно недвусмысленно, — кивнул Кацуба. —
Заявилась поутру, как та Афродита из пены морской. Это, геноссе Вова, была
столь потрясающая немая сцена…
— Ты что, из ванны голяком выходил?
— Если бы… — фыркнул Кацуба. — Юмор и сюрреализм в том,
дружище Микушевич, что мы с ней друг друга прекрасно знаем по Шантарску. Лучше
некуда. Я имею в виду, отлично знаем, кто где пашет. Дашка, конечно, твердый
профессионал, уважаю, но в первый миг, когда она узрела «доцента Проценко»,
личико у нее было достойно кисти живописца…
— А ты?
— А что — я? Я ей общеупотребительными жестами дал
понять, что при нашей беседе будут присутствовать посторонние слушатели.
Поняла, конечно, с маху. И как ни в чем не бывало стала домогаться от
питерского гостя, чтобы мы ее взяли в рейс. По служебной необходимости.
Пришлось согласиться. А что еще прикажешь делать мирному иногороднему ученому,
отнюдь не расположенному ссориться с местными органами правопорядка?
— Значит, они тоже интересуются…
— Ценное наблюдение, — сказал Кацуба. — И, сдается мне,
абсолютно точное. Что-то есть в этой истории, интересное для них, эта кошка по
пустякам не работает.
— Может, они нас и слушают?
— Это вряд ли, как выражался классик, — сказал Кацуба.
— Она понятия не имела, что я — это я, ручаться можно. Зачем же им с ходу
заниматься мирной экспедицией? Хотя в данной ситуации все возможно. Самое
пакостное положение — начало операции, когда ничего толком не ясно… Ладно,
пошли-ка, в рамках нашей нехитрой легенды, пивком затариваться.
…Вскоре приехал Гоша Котельников. Предстояла небольшая
экскурсия для столичных гостей, каковые дисциплинированно и собрались в полном
составе. Шишкодремов привел с собой Сережу Пруткова, уже малость отпоенного с
утра пивком, а потому еще более вертлявого, чем в трезвом состоянии, зато
лишившегося под влиянием спиртного и подозрительности, и боевого настроя. Он
был тихонький, благостный, мотался на сиденье «уазика», как кукла, бессмысленно
ухмылялся и даже проявил некоторый визуальный интерес к Светиным ножкам, скрещенным
у него под носом. Судя по нескольким гримасам, он лихорадочно пытался
вспомнить, как ухаживают за женщинами, но так и не вспомнил, похоже. Что до
Светы, она держалась с Мазуром так, что всякому постороннему наблюдателю должно
было стать ясно, какие отношения связывают эту парочку.
Сначала поехали к морю — оно, как и водится, простиралось
серое, морщинистое, холодное даже на вид.
— Безумству храбрых поем мы песню, — прокомментировала
Света, закинув ноги на Мазурову коленку. — Как подумаю, Вовка, что тебе туда
лезть придется… Ихтиандр бы с тоски повесился.
