Нет, на самом деле Луис не верил в то, что кот мог быть
живым, когда его хоронили.
– Я верю, что мы уходим, – медленно сказал он дочери. – А
если быть точным, у меня нет своего мнения. И тут каждый человек считает
по-своему. Я верю, что мы исчезаем, и в то, что миссис Крандолл оказалась в
таком месте, где будет счастлива.
– Ты в это веришь, – протянула Элли. Это был не вопрос. Ее
слова прозвучали испуганно.
Луис улыбнулся, немного обрадовавшись и немного смутившись.
– Я уверен в этом. И я верю, что для тебя самое время спать.
Уже десять минут назад тебе пора было лечь.
Он дважды поцеловал дочь в губы и носик.
– Ты думаешь, что животные тоже уходят?
– Да, – сказал он машинально и в тот же момент мысленно
добавил: «Особенно коты». Слова мгновение дрожали у него на губах, готовые
сорваться; кожа Луиса пошла мурашками. Ему стало холодно.
– Ладно, – спокойно сказала Элли. – Пойду поцелую мамочку.
– Правильно.
Луис посмотрел вслед дочери. За дверью гостиной она
повернулась и сказала:
– Я сильно струсила насчет Черча в тот день, так? Плакала и
все такое?
– Нет, милая, – сказал Луис. – Я не думаю, чтоб ты сделала
что-то глупое.
– Если он умрет я смогу его похоронить? – спросила она, а
потом решила, что мысль, высказанная ею вслух, слишком страшная. Тогда она
сказала, словно соглашаясь сама особой. – Точно…смогу. – А потом отправилась на
поиски Речел.
* * *
Позже, в кровати, Речел сказала Луису:
– Я слышала, о чем ты с ней говорил.
– И ты не одобряешь? – спросил Луис. Он решил, что, может
быть, лучше будет разобраться с этим, раз Речел сама так хочет.
– Да, – ответила Речел, чуть поколебавшись. Не слишком-то
это на нее похоже. – Да, Луис, этот разговор мне не понравился. Я неожиданно
испугалась. Ты же знаешь меня. А когда я пугаюсь, я перехожу к обороне.
Луис не мог вспомнить, чтобы Речел когда-нибудь говорила с
таким усилием. Неожиданно он почувствовал, что должен вести себя осторожнее,
чем раньше, когда говорит с Элли в присутствии Речел. Он чувствовал себя так,
словно попал на минное поле.
– Испугались чего? Смерти?
– Не моей, – проговорила она. – Я твердо уверена.., чего-то
большего. Когда я была маленькой, я больше думала об этом. Забытые сны. Сны о
чудовищах, которые явятся в мою кровать съесть меня… Все чудовища выглядели
похожими на мою сестру Зельду.
«Да, – подумал Луис. – Все дело именно в этом. Наконец это
всплыло на поверхность впервые за время их супружеской жизни».
– Ты не рассказывала о ней, – сказал Луис. Речел улыбнулась
и прикоснулась к нему.
– Ты, Луис, такой хороший… Я никогда никому не рассказывала
о ней. И я пыталась никогда о ней не думать.
– Всегда предполагал, что на это у тебя есть свои причины.
– Да.
Речел замолчала, задумавшись.
– Я знаю, она умерла.., менингит спинного мозга…
– Менингит спинного мозга, – повторила Речел. – Нигде в доме
даже не осталось ее фотографии.
– Есть фотография маленькой девочки в альбоме твоего отца.
– В его кабинете! Да. Я о ней забыла. И моя мать, думаю,
носит одну фотографию в бумажнике. Зельда была на два года старше меня. Она
заболела.., и лежала в дальней спальне.., она лежала в дальней спальне, словно
наша нечестивая тайна!
Неожиданно Речел откинулась на подушки, затряслась в
рыданиях. Луис решил, что это начало истерики и встревожился. Он потянулся к
жене, взял ее за плечо, но Речел отодвинулась от него. Луис успел только
ухватить кончиками пальцев ночную рубашку жены.
– Речел.., крошка.., я не…
– Не говори ничего, – сказала она. – Не утешай меня, Луис. У
меня только один раз хватит сил рассказать об этом. Наверное, после я не смогу
заснуть.
– Это ужасно? – спросил он, уже зная ответ. Слова Речел
объясняли очень многое, даже те вещи, которые никогда не связывались раньше со
Смертью, по крайней мере, для Луиса. Речел никогда не ездила с Луисом на
похороны.., даже на похороны Эла Лока, его приятеля-студента, который погиб,
врезавшись на мотоцикле в городской автобус. Эл был постоянным гостем в их
квартире, и Речел он нравился. Но на его похороны она не пошла.
«В тот день ее вырвало, – неожиданно вспомнил Луис. – У нее
начинался грипп.., или что-то в таком роде. Выглядело серьезно. Но на следующий
день с ней было все в порядке… После.., похорон с ней снова стало все в
порядке», – поправил он сам себя. Вспоминая, он подумал, что ее тошнота может
быть чистой психосоматической реакцией.
– Все правильно, это ужасно. Хуже, чем ты можешь себе
представить, Луис. Мы день ото дня видели, как прогрессирует ее болезнь, и
сделать ничего не могли. Ее мучила постоянная боль. Казалось, ее тело
ссохлось.., съежилось.., ее плечи сгорбились, а лицо осунулось, словно
превратилось в маску. Руки – словно птичьи лапки. Иногда я кормила ее. Я
ненавидела ее, но делала это и никогда не говорила: «фу!» Когда ее боли
становились совсем невыносимыми, родители давали ей кучу лекарств – сперва
слабые, а потом те, которые могли превратить ее в наркоманку, если бы она
выжила. Но, конечно, все знали: она уже никогда не вернется к нормальной жизни.
Я считала, что она.., наша тайна от всех. Потому что мы.., хотели ее смерти,
Луис, мы желали ее смерти, и нельзя было сделать так, чтоб она больше не
чувствовала боли. Она выглядела таким чудовищем.., и постепенно она становилась
все ужаснее и ужаснее…
Речел закрыла лицо руками.
Луис нежно коснулся ее.
– Речел, тут нет ничего ужасного.
– Есть! – закричала она. – Есть!
– Похоже, произошло то, что и должно было случиться. Жертва
долгой болезни часто становится требовательным, неприятным чудовищем, – заметил
Луис. – Идея святости, долго-страдания – романтическая фантазия. Время первым
неожиданно делает отметку на привязанном к кровати пациенте. Он или она
начинает мучиться, изнемогать. Окружающие не могут ничего противопоставить
этому. Нельзя помочь людям, оказавшимся в такой ситуации.
Речел смотрела на Луиса, удивляясь.., почти с надеждой.
Потом недоверие появилось у нее на лице.
– Ты серьезно?
Луис сумрачно улыбнулся.
