Итак, если Вы соблаговолите полюбить меня, откажетесь от него и пообещаете не видеться с ним впредь, не ждите, что я осыплю Вас подарками, просто знайте: то, чем я владею, станет Вашим, располагайте моим домом, экипажем, прислугой. Будем жить вместе и никогда не расстанемся, Вы станете моей подругой, сестрой, милой дочерью, вы станете для меня всем — вы станете моей обожаемой возлюбленной! Не соглашусь делить Вас ни с кем: при одной этой мысли я умираю от ревности!
Пришли ответ на имя, которым подписано это письмо.
Жду известия от тебя, как находящийся в смертельной опасности ждет спасения.
Одетта».
Переглянувшись, мы с Виолеттой расхохотались.
— Вот видишь, — сказал я, — сколь решительно она добивается своего.
— Да она просто тронулась!
— Ясно, как Божий день, что от любви к тебе. Как ты поступишь?
— Ну уж отвечать не буду.
— Напротив, напиши ей.
— С какой стати?
— Хотя бы ради того, чтобы не ставить себе в упрек ее смерть.
— Эх, господин Кристиан! Вам просто не терпится увидеть графиню раздетой.
— Ты же знаешь, что она терпеть не может мужчин.
— Да, но уж вы-то постараетесь переубедить ее.
— Виолетта, малышка, если ты против…
— Нет, я не возражаю, но при одном условии.
— Каком?
— Обещай, что никогда не станешь заниматься с ней любовью до конца!
— Что ты под этим подразумеваешь?
— Предоставляю ей твои глаза, руки и даже губы, но остальное приберегаю для себя.
— Так и будет, клянусь!
— Чем клянешься?
— Нашей любовью! А теперь вернемся к письму графини, тут есть над чем подумать: положение, которое она предлагает тебе занять, сулит немало выгод.
— Оставить тебя — никогда! Может, когда-нибудь ты прогонишь меня и вправе будешь так поступить, раз я сама к тебе пришла, но мне легче умереть, чем бросить тебя!
— Тогда откажемся от этого предложения.
— Я так и полагаю.
— Следует сообщить ей об этом.
— Как именно?
— Бери перо.
— Не страшно, если я наделаю орфографических ошибок?
— Напрасно тревожишься. За каждую твою ошибку графиня с радостью заплатит по луидору.
— Выходит, если я напишу двадцать пять строчек, наберется не меньше двадцати пяти луидоров.
— Не беспокойся об этом. Пиши.
— Я готова.
Виолетта взялась за перо, и я начал диктовать:
«Госпожа графиня,
я прекрасно понимаю, что жизнь, которую Вы мне предлагаете, была бы счастьем, но я слишком поторопилась и пусть даже не счастье, но тень его обрела в объятиях любимого мужчины. И теперь ни за что на свете его не брошу. Быть может, он бы вскоре утешился: говорят, мужчины такие непостоянные, но я никогда бы не утешилась.
Крайне огорчительно, поверьте, отвечать Вам отказом; Вы были так добры, и сердце мое преисполнено благодарности; если бы не различие в положении, я с радостью подружилась бы с Вами, хотя и сознаю, насколько мало привлекает дружба с той, которую жаждешь видеть в роли возлюбленной.
В любом случае, увидимся мы снова или нет, я сохраню в памяти среди наиболее сладостных ощущений, испытанных когда-либо мною в жизни, поцелуй, который Вы оставили на моей груди, и тепло Вашего дыхания, когда Ваши губы приблизились к моим бедрам. Вспоминая этот поцелуй, я закрываю глаза и вздыхаю; вызывая в памяти тепло Вашего дыхания, я млею… Наверное, не следовало говорить Вам такое, поскольку все это столь напоминает признание. Но ведь я говорю это не прекрасной графине, а милой моей Одетте».
В конце я продиктовал:
«Ваша маленькая Виолетта, которая, даже отдав свое сердце другому, душу приберегает для Вас».
— Не стану так подписываться, — заявила Виолетта, отбрасывая перо.
— Почему?
— Потому что и сердцем моим, и душой владеешь ты; пусть даже они тебе больше не нужны, все равно я не возьму их обратно.
— Ах, любимая!
Я сжал ее в объятиях и покрыл поцелуями.
— Готов пожертвовать всеми графинями в мире ради одного из этих тончайших волосочков, застревающих у меня в усах, когда я…
Виолетта положила ладонь на мои губы, приказывая умолкнуть. Я не раз отмечал, как она, будучи натурой тонкой и нервической, ничем не сдерживаемой в ласках и в наслаждении, проявляла врожденный целомудренный слух.
Мне уже доводилось сталкиваться с этой милой странностью, свойственной женщинам, наделенным любопытными глазами, безотказным ртом, тонким обонянием и искусными руками.
— И как же мы теперь поступим с письмом?
— Отошлем графине.
— По почте или с рассыльным?
— Хочешь получить ответ сегодня вечером — пошли с рассыльным.
— Она не ответит.
— Еще как ответит! Графиня задета за живое и теперь не остановится на полпути.
— Пошлем рассыльного. Ты не представляешь, насколько меня занимает эта история: я не дождусь ответа.
— Тотчас прикажу отправить наше послание. А сейчас мне пора, так как сегодня я устраиваю у себя званый обед. Вернусь к девяти; если принесут письмо, не отвечай без меня.
— Я и вскрывать не стану.
— Непомерно суровое испытание для твоей добродетели.
— Моя добродетель выдержит любые испытания, кроме одного — лишиться твоей любви.
— Тогда потерпи до девяти вечера, — вставил я между двумя поцелуями.
— До вечера.
Закрыв ей рот третьим поцелуем, я вышел.
На углу улицы Вивьен я нашел рассыльного и передал ему письмо для графини, договорившись о доставке ответа, если, конечно, он последует.
Мне так не терпелось поскорее узнать, что напишет графиня, что уже без четверти девять я прибыл на улицу Нёв-Сент-Огюстен.
Виолетта вышла навстречу с письмом в руке.
— Меня не упрекнешь в опоздании, — указал я на часы.
— Неясно лишь, почему ты примчался так рано — ради меня или ради графини, — усмехнулась она.
Взяв у нее письмо, я опустил его в карман.
— Что ты делаешь?
— Ладно, успеется, вскроем завтра утром.
— Зачем ждать до утра?
— Чтобы ты удостоверилась, что я торопился ради тебя, а не ради графини.
