– Очень приятно.
– Благодарю вас, – серьезно сказал апостол Иона. –
Уже по вашим первым словам видно, что вы принимаете нас без малейшей насмешки,
доброжелательно…
Мазур пожал плечами:
– Каждый вправе жить, как он хочет… Значит, все это вы сами
построили? Молодцы…
– Благодарю вас, – повторил «апостол». – Пойдемте,
пожалуйста, я представлю вас Учителю…
– А удобно ли в три часа ночи?
– Учитель в это время как раз готовится к медитациям, –
сказал молодой человек. – Не беспокойтесь, он рад любому гостю, пусть даже
пришедшему сюда по воле обстоятельств. Ибо никогда не известно, где кончается
случай и начинается предначертание судьбы…
– Это верно, – сказал Мазур искренне, согласный с
последней фразой на все сто.
Они вышли к самому большому дому, похожему на остальные, но
двухэтажному и украшенному вдобавок высокой колоколенкой. Кажется, там и
колокол висел.
– Простите, а как все это называется? – спросил Мазур,
когда они поднимались на крыльцо.
– Община Учителя Варфоломея, последнего и окончательного
воплощения Христа.
Это было произнесено столь благоговейно, истово, что Мазуру
стало немного не по себе, – он инстинктивно побаивался сумасшедших, как
всякий нормальный мужик…
Широкий коридор, увешанный огромными иконами, – краски
яркие, свежие. Мазур моментально рассмотрел, что от христианских икон эти
отличаются изрядно: чересчур уж огромны глаза святых, а балахоны скорее
буддистские и украшены самыми разнообразными символами, многих из которых Мазур
никогда прежде и не видел. Он задержался, рассматривая зеленоликого важного
субъекта с бородой в три косички, восседавшего на черепахе с гордым видом
сержанта, вдруг произведенного сразу в полковники. Панцирь черепахи состоял из
множества выпуклых иероглифов, а во рту у нее белели клыки, подходившие скорее
тигру.
– Великий Дамбу-Ньоган, светоч религии бон, – сказал
молодой человек с едва уловимой ноткой нетерпения.
«Сматываться надо», – подумал Мазур. Бон – «черная
вера», антипод буддизма с утонувшими во мраке веков корнями, с ней в свое время
заигрывали и Ленин, и Гитлер, как раз и позаимствовавший свою перевернутую
свастику у этих загадочных колдунов. Хорошо, если этот их Дамбу-Ньоган –
очередная, выдранная с мясом деталька дурацкой мозаики, а вдруг тут всерьез
играют в сатанистские игры?
«Апостол Иона» ввел их в обширную светлую комнату, усадил в
высокие кресла, приятно пахнущие свежим деревом. Мазур поставил сумку у ножки,
огляделся. «Апостол», пробормотав извинения, вышел.
– Ну? – нетерпеливо спросила Джен.
– Держи ушки на макушке, – тихо сказал Мазур. –
Будь готова в любой момент…
Полукруглая дверь бесшумно открылась. Вошел худой человек
неопределенного возраста – в первый миг Мазур и не рассмотрел ничего, кроме
аккуратно расчесанной гривы, длинной бороды клином и больших запавших глаз. Да
и потом рассмотрел немногим больше – «ботва» оказалась столь обильной, что в
ней вполне можно было спрятать «Мини-Узи» с запасным магазином. Интересно, как
его следует приветствовать? Мазур, не раздумывая, чуть привстал и вежливо
раскланялся.
В ответ волосатик в обширном алом балахоне поклонился ему
чуть ли не земным поклоном, присел на краешек стула по другую сторону резного
деревянного стола и сказал:
– Приветствую вас в сей обители, ибо я, воплощение отца
моего, смиренный Варфоломей, для того и воздвиг ее, чтобы утешить страждущего и
накормить голодного…
Произнесено это было столь елейно, что Мазуру показалось,
будто задницу ему намазали вареньем и вот-вот начнут облизывать, столь же
велеречиво объясняя это заботой о путниках. Интересно, зачем этому Варфоломею
укрепленная по коньку крыши радиоантенна, вполне подходившая для мощного
передатчика типа АРХ или аналогичного? Ее-то Мазур успел рассмотреть –
натренирован был замечать нечто подобное в любой темноте. Распространять учение
по прилегающему эфиру или с единомышленниками перекликаться? С некоторых пор
нестандартные таежные заимки ничего, кроме тревоги, у Мазура не вызывали…
Некоторое время они, словно Чичиков с Маниловым, усердно
состязались в благовоспитанности – Мазур извинялся за неожиданное вторжение, а
смиренный Варфоломей объяснял, что для него нет умилительнее радости, нежели
принять в обители своей страждущего странника, твердо могущего рассчитывать на
гостеприимство хоть до скончания времен.
Слава богу, состязание это вскоре было прервано – вошел еще
один богатый растительностью молодой человек в черном балахоне, с поклоном
принялся расставлять на столе стеклянные кувшины, блюдца и тарелки. В
деревянном горшочке золотился мед, на блюде горой лежали свежие огурчики.
– У вас не теплица ли? – светски спросил Мазур.
– Братия руки приложила, – сказал Варфоломей, подавая
пример, разрезал первый попавшийся огурчик и тонко намазал медом. – И к
пасеке такоже… Уж простите, у нас не полагается убиенного мяса, кроме масла,
ничего животного в обители на прокормление не идет…
Мазур, не колеблясь, взял огурчик и потянулся к меду – гуру
черпал себе из того же горшочка, вряд ли успели молниеносно подготовить отраву…
Кто мог знать, что нагрянут гости? Не держат же они заранее «заправленные» яства?
Черт, что в голову лезет… Но лучше уж допустить в башку параноические мысли,
чем лопухнуться и попасть в силки. Диверсант на задании просто обязан быть
параноиком…
Все бы ничего, но очень уж пустые и блестящие глаза и у
Варфоломея и у подававшего пищу отрока, а в голосе «Христа» звучат интонации
граммофонной пластинки, в тысячный раз скрипящей одно и то же… «Христов» в
кавычках нынче развелось, как собак нерезаных…
– Простите великодушно, – приложил Варфоломей к груди
узкую ладонь. – Охотно поговорил бы с вами далее, но настало святое время
медитаций, общения с Отцом небесным…
– О, не затрудняйте себя нашими скромными персонами… – без
запинки выговорил Мазур. – Соблаговолите лишь указать, где мы можем
обрести ночлег…
– Я пришлю кого-нибудь из апостолов для беседы и заботы о
вас, – пообещал Варфоломей, опустив глаза долу.
– Примите душевную благодарность от сраженного вашей
добротой страждущего путника, – сказал Мазур, жалея, что Джен не понимает
ни словечка.
По лицу Варфоломея – точнее, ничтожно малой его части,
открытой для обозрения, – решительно нельзя было понять, как он относится
к искренним стараниям Мазура вписаться в окружающее, и уловил ли легкую
насмешку. Он отступил с поклонами, уже не такими низкими, тихо прикрыл за собой
дверь.
– Блеск, – покачала головой Джен, хрустя,
огурчиком. – Что это, вкусное такое?
– Огурец.
– Нет, это желтое…
– Это мед, – сказал Мазур, одним ухом, прислушиваясь,
не идет ли кто по коридору.
