Но когда их опять осталось только четверо, дни стали темнее.
Мрачнее, что ли? Теперь все чаще попадались «трахни-меня-в-задницу» дни. Это-то
было ясно, но вот почему? Ответа не было. С ними явно творилось что-то неладное,
они это знали… Неладное — или странное? Только что? Они ощущали, что пойманы,
загнаны в ловушку, но каким образом? И все это случилось задолго до появления
огней в небе. До Маккарти и Бекки Шу.
ДДДТ: иногда это всего лишь слова. А иногда кажется, что
вообще ничто. Пустота. Тьма. И тогда… как же найти в себе силы жить дальше?
1988:
Даже у Бобра бывает хандра
Сказать, что брак Бивера не сложился, — все равно что
заявить о ком-то «немножко беременна» или «приземление космического корабля
«Челленджер» чуть-чуть не удалось». Джо «Бивер»
[1]
Кларендон и Лори Сью
Кинопенски вытерпели восемь месяцев, а затем — все, прошла любовь, кто-нибудь
помогите собрать чертовы осколки.
Вообще-то Бив, можно сказать, малый веселый и добродушный,
это вам подтвердят все его закадычные друзья, но тут его настигла черная
полоса. Он не встречается со своими старыми друзьями, то есть теми, кого
считает настоящими друзьями, если не считать одной-единственной недели в
ноябре, когда они каждый год собираются вместе, а в прошлом ноябре они с Лори
Сью все еще тянули лямку. Правда, эта самая лямка становилась все тоньше, но
еще держалась. Теперь он проводит слишком много времени, и даже сам это
понимает, в барах портлендского Старого порта: «Портхоул», «Сименс-клаб» и
«Фри-стрит паб». Чересчур много пьет, тянет косячок за косячком и по утрам все
чаще отворачивается от зеркала в ванной: налитые кровью глаза, полуприкрытые
набрякшими веками, стыдливо глядят в сторону. И одна-единственная мысль бьется
в тяжелой голове: следовало бы бросить все эти забегаловки, иначе влипну, как
Пит. Пропади все пропадом…
Бросить забегаловки, бросить шляться, не пить — зашибись! —
но день за днем все продолжается по заведенному порядку, и он снова сидит за
стойкой, а, поцелуй меня в задницу, и пошло все оно туда и туда!
В этот четверг очередь «Фри-стрит паб», и будь он проклят,
если не пристроится там в компании со стаканчиком пивка, косячком в кармане, а
из музыкального гроба доносится старая мелодия, вроде тех, что когда-то играли
«Вэнчерс». Он не может вспомнить название этой вещи, популярной еще до его
рождения. И все же знает ее, потому что часто слушает радио-ретро портлендской
станции… с тех пор как развелся. Ретро-шлягеры — штука утешительная. Имеют
странное свойство успокаивать. А вот новые хиты… Лори Сью знала великое их
множество и даже любила, но до Бивера они как-то не доходили.
«Фри-стрит» почти пуст: не больше полудюжины клиентов за
стойкой и еще столько же гоняют бильярдные шары в задней комнате. Бивер с
тройкой закадычных приятелей сидят в одной из кабинок, дуют «Миллер»
[2]
и
тасуют засаленную колоду карт, чтобы бросить жребий, кому платить за следующую
порцию пива. Что это за мелодия со сплошным гитарным перебором? «Без границ»?
«Телстар»? Нет, в «Телстар» ритм ведет синтезатор, а тут ничего подобного.
Остальные треплются о Джексоне Брауне, игравшем вчера вечером в муниципальном
центре. Если верить Джорджу Пелсену, который там был, тот устроил классное шоу,
настоящий отпад, сдохнуть можно!
— Но это еще не все! — объявляет Джордж, выразительно озирая
собравшихся. — Кое-что припас на закуску!
Он гордо вытягивает и без того выступающий вперед подбородок
и показывает красное пятно на шее:
— Знаете, что это такое?
— Засос, что ли? — немного смущенно спрашивает Кент Астор.
— Светлая башка, мать твою! — восклицает Джордж. — После
спектакля я торчал за кулисами вместе с целой кодлой фэнов, рвущихся получить
автограф Джексона. Или, ну… не знаю, Дэвида Линдли, что ли. Он классный мужик.
Кент и Шон Робидо соглашаются, что Дэвид Линдли настоящий
класс, не гитарный бог, разумеется (вот Марк Нопфлер из «Дайр Стрейтс» — тот
бог, или Энгус Янг из «АйСи/ДиСи», это да, а уж Клэптон — и говорить нечего),
но все равно на уровне. У Линдли потрясная фразировка, да и техника — дай бог
каждому!
Бивер не участвует в разговоре. Все, что ему хочется, —
поскорее убраться отсюда, из этой вонючей, задрипанной забегаловки, глотнуть
свежего воздуха. Он уже знает, к чему клонит Джордж, и все это вранье.
Ее звали вовсе не Шанте, ты вообще не знаешь, как ее звали,
она проплыла мимо тебя, как мимо стенки, и поделом, кто ты для такой девушки,
еще один трудяга-волосатик из очередного мелкого рабочего городишки Новой
Англии. Ты и твоя тоскливая сраная житуха! «Шанте» — название группы, которую
мы слушаем, не «Мар-Кетс» или «Бар-Кис», а «Шанте». «Пайплайн» в исполнении
«Шанте», а эта штука у тебя на шее — никакой не засос, а порез бритвой.
Так он думает и вдруг слышит плач. Не в баре. В своем мозгу.
Давно забытый плач. Ударяет прямо в голову, вонзается в серое вещество
осколками стекла, и о, трахни меня в задницу, трахни, Фредди, кто-то должен
заставить его замолчать.
Я и заставил, думает Бивер. Это был я. Именно я — тот, кто
заткнул его. Обнял и стал петь.
Тем временем Джордж Пелсен расписывает, как дверь гримерной
наконец открылась, но оттуда появился не Джексон Браун, не Дэвид Линдли, нет!
Трио хористочек на подпевках, Рэнди, Сьюзи и Шанте. Аппетитные дамочки, аж
слюнки текут.
— Везет же! — вздыхает Шон, закатывая глаза. Шон,
кругленький коротышка, чьи сексуальные похождения ограничиваются случайными
поездками в Бостон, где он пожирает глазами стрипушек в «Фокси леди» и
официанток в «Хутерс». — Ни хера себе, Шанте, никак не меньше!
Он с плотоядной улыбкой делает красноречивые пассы над
ширинкой. Похоже, часто работает ручками? Ну да, кто же согласится с ним лечь?
По крайней мере, думает Бив, хоть в этом он выглядит
настоящим профессионалом.
— Ну… я заговорил с ними, в основном с ней, Шанте… спросил, хотела
бы она познакомиться с ночной жизнью Портленда. Слово за слово, и мы…
Бив вынимает из кармана зубочистку и сует в рот, отсекая
дальнейшее повествование. Да, зубочистка — как раз то, что сейчас надо. Не
кружка пива, не косячок в кармане, не пустая трепотня Джорджа Пелсена о том,
как они с Шанте столковались в кузове его пикапа, благодарение Богу хотя бы за
это убежище, когда фургон враскачку, не вздумай лезть в «тачку»!
Все это чушь и бред собачий, думает Бивер, и внезапно тоска
стискивает горло, такая отчаянная тоска, которую ему еще не доводилось
пережить, даже когда Лори Сью собрала вещички и ушла к родителям. Все это
настолько на него не похоже… и вдруг ему смертельно захотелось смыться отсюда к
такой-то матери, наполнить легкие прохладным, соленым морским воздухом и найти
телефон. И позвонить Джоунси или Генри, не важно кому, любой сгодится. Он хочет
сказать: «Привет, старина, как оно ничего?» — и услышать, как один из них
ответит: «Да знаешь, Бив, ДДДТ. Нет костяшек, нет игры».
