Губами Стилчо она произносила слова на языке, который был совершенно не известен ему, как неизвестен любому из живущих. — До рассвета, до рассвета, до рассвета…
Видения разрослись, выйдя из под контроля, и это испугало ее. Она хотела послать их обратно, но это было бы опасно.
Близился рассвет.
* * *
У ворот образовалось настоящее столпотворение: «Санктуарий, — раздался шепот, — Санктуарий открыт», и часть призраков устремилась в ворота в стремлении попасть домой к своим женам, мужьям, детям; другие были сильно разгневаны, очень, очень многие были разгневаны — и причиной тому был город, который захватил их в ловушку.
* * *
Состоятельная вдова отвернулась в постели от раба, которого она держала для любовных утех, и встретилась с мертвыми глазами мужа, полными укоризны: отчаянный крик раздался в мраморных залах с вершины холма.
* * *
Почувствовав рядом какой-то холод, проснулся судья и начал озираться вокруг, окруженный толпой призраков, которых воскресили его воспоминания. Он не закричал — его сердце не выдержало такого позора.
* * *
В Лабиринте зазвучали голоса детей, бегущих, как безумные, по улицам:
— О мама, папа! Я здесь! — Один из них оказался у роскошного дома торговца и постучал в дверь. — Я пришел домой. О! Мама, пусти меня!
* * *
Вор зашевелился во сне, раскрыл глаза, и два раза моргнул. «Каджет», — сказал он, думая, что еще спит, и в то же время чувствуя холодок, исходящий от стоящего рядом старика. «Каджет?» Старик пристально смотрел на него, как делал обычно, и Ганс Шедоуспан в оцепенении сел в постели, когда его старый наставник уселся у него в ногах, не сводя с него глаз.
* * *
Снаружи, на улицах царила суматоха, вызванная сборищем мертвых. Один из них барабанил в двери, от чего в доме все дребезжало. — Где мои деньги? — вопил он. — Культяпка, где мои деньги?
«Распутный Единорог» начал заполняться толпами посетителей, отовсюду слышался жужжащий шепот, от чего нескольким запоздалым клиентам пришлось спасаться бегством вон из дверей трактира.
* * *
— Брат, — сказал призрак, обращаясь к толстому человеку, лежащему в роскошной постели, и к женщине рядом с ним. — Он стоит того, Tea?
Раздался крик, долгий, эхом пронесшийся по всем улицам. Этот крик был подхвачен ветром и разнесен им по городу.
* * *
Бейсибская женщина почувствовала, что рядом с ней зашевелилась змея, заползшая в ее постель. Она открыла свои темные глаза и уставилась на бледную фигуру в ночной сорочке, стоявшую в комнате.
— Узурпаторша, — произнесла фигура. — Убирайся из моей постели. Убирайся из моего дома. Ты не имеешь права.
Никто и никогда не говорил ей таких слов. Она заморгала, смутилась, услышав крики, как будто город подвергался разграблению.
* * *
А за рекой Морут пробирался, гонимый ужасом, по улицам, наполненным криками, пытаясь побыстрее отыскать для себя в ночи новое, более безопасное место.
Он остановился, видя, что путь ему преградили какие-то люди. Это были маски, и четверо из них направились к нему. Морут повернулся и увидел пасынков, вооруженных мечами.
* * *
Цербер проснулся в караульном помещении, с затуманенными от выпитого накануне глазами и видом человека, который услышал шаги возвращающегося друга, узнал ту единственную походку, такую знакомую и любимую, которую мог отличить от тысячи других. С болью в сердце вспомнил, что это невозможно. И все же рванулся навстречу, вскочил, с грохотом перевернув стул.
Перед ним стоял Рэзкьюли, вполне реальный, с головой, твердо сидящей на плечах. — Я не могу долго здесь оставаться, — сказал он.
* * *
Еще выше, в своем Дворце, закричал Кадакитис и потребовал охрану, приказав отыскать в его комнате незнакомых людей — целую стаю призраков. Некоторые из них были с веревками на шеях, другие в запыленных, разбитых в пух и прах латах; среди них был и его дед, который не был Принцем в Санктуарии и не носил корону только для видимости.
— Какой стыд, — сказал дедушка.
* * *
В казарме проснулся Уэлгрин и сел в кровати, услышав звяканье наручников, зловещее и отчетливое. Он вытащил из-под подушки нож, и как только этот слабый звук прекратился, услышал крики за стеной. Тогда капитан вскочил, держа нож в руке, и широко распахнул окно.
* * *
Джабал, бывший работорговец, проснулся, услышав легкий шелест моря — но это оказалось не море, а толпы рабов, сгрудившихся около его кровати, с оторванными конечностями, в шрамах, некоторые прижимали к себе вываливающиеся внутренности. Он плюнул в их сторону и тут же ощутил ледяной холод.
— Это по твоей вине, — кивнул Корд, после чего все другие призраки улетели, освободив комнату и оставив только одного старика — призрака с пустыми глазами. — Мы должны присесть и побеседовать, — сказал он.
* * *
— Господин, — спросил болезненного вида заблудившийся призрак, обращаясь к пьяному, который стоял, заткнув уши и покачиваясь, возле «Распутного Единорога».
— Господин! Что это за улица? Я должен попасть домой, иначе моя жена убьет меня.
* * *
На Дороге Храмов закричала жрица, проснувшись и обнаружив на своей груди маленького, мокрого, вымазанного в тине призрака с детскими обвиняющими глазками.
* * *
Звук цокающих копыт достиг внутреннего двора казарм пасынков, послышалось лязганье лат, налетел порыв холодного ветра.
А в городе, в своей штаб-квартире, Долон отдавал приказы, посылая людей в разные стороны с поручениями. Неожиданно он остановился, похолодев, так как обнаружил, что кроме него в комнате находятся другие люди — с почерневшей кожей и кусками плоти, свисающей с их конечностей.
— Мы потеряли ее, — сказал Эрато.
— Дурак! — Неожиданно среди них появился еще один гость, чьи латы сверкали, а глаза переливались золотом и серебром; он шагнул прямо через стену, после чего другие призраки улетели. В воздухе внезапно запахло пылью и жаром. — О, дурак, что ты наделал?
И Долон отступил назад, вспомнив легенду, когда увидел призрака.
Призрак исчез, оставив после себя ощущение ледяного ужаса.
* * *
Ишад пошевелилась, почувствовав боль в затекших от длительной неподвижности конечностях. На нее навалилось тяжелое тело сильно ослабевшего Стилчо. Самое последнее, что она совершенно безотчетно сделала, приходя в себя, это приняла его на руки. — Возвращайся, — сказала она ему, чувствуя, что до рассвета осталось совсем немного.
— Нет, — сказал почти призрак, рыдая, но она принудила его. Тело Стилчо вновь стало теплым. Он застонал от боли.
