Я проснулся со сдавленным криком, дернулся так, что едва не
свалился на пол. Спал я недолго, слезы еще не успели высохнуть, а веки щипало,
такое бывает после того, как поплачешь. Сон был очень уж яркий, поэтому я таки
заглянул под кровать, в полной уверенности, что она там и лежит, накрыв лицо
книгой, что она протянет руку, чтобы коснуться меня ледяными пальцами.
Но, разумеется, никого под кроватью не обнаружил — сон есть
сон. Тем не менее спать я улегся на диване в своем кабинете. И правильно
сделал, потому что в ту ночь кошмары меня не мучили. И мне удалось хорошо
выспаться.
Глава 2
За десять лет моей супружеской жизни, да и сразу после
смерти Джоанны, мне так и не довелось почувствовать на себе действие
психологического барьера, который вставал на пути многих писателей. По правде
говоря, я так долго не замечал его существования, что барьер этот, а речь идет
о полной утрате способности писать, укоренился и окреп, прежде чем я наконец
понял, что со мной происходит что-то необычное. Причина, думаю, в том, что я
искренне считал, будто такие катаклизмы возможны только с «литераторами»,
которых обсуждали, разбирали по косточкам, а иногда и растирали в порошок в
«Нью-йоркском книжном обозрении».
Моя писательская карьера и семейная жизнь практически наложились
друг на друга. Я закончил черновой вариант моего первого романа «Быть вдвоем»
вскоре после того, как мы с Джоанной официально обручились (я надел на средний
палец ее левой руки кольцо с опалом, купленное в «Дайс джевеллерс» за сто
десять баксов… для этого мне пришлось свести чуть ли не к нулю остальные
расходы, но Джоанна пришла в восторг), а последний роман, «Вниз с самого
верха», закончил через месяц после ее смерти. Об убийце-психопате, который
обожал крыши высоких домов. Его опубликовали осенью 1995 года. После этого
публиковались и другие мои романы, парадокс, который я могу объяснить, но не
думаю, что в обозримом будущем в планах какого-либо издательства появится новый
роман Майка Нунэна. Теперь я знаю, что есть писательский психологический барьер.
Знаю лучше, чем мне хотелось бы.
* * *
Когда я показал черновой вариант «Быть вдвоем» Джо, она
прочитала роман за один вечер, уютно устроившись в любимом кресле, одетая лишь
в трусики да футболку с Мэновским черным медведем на груди. Она читала и пила
холодный чай, стакан за стаканом. Я ушел в гараж (тогда мы с еще одной семейной
парой арендовали дом в Бангоре, поскольку денег было в обрез, с Джо мы еще не
поженились, но кольцо с опалом она с руки не снимала) и маялся в ожидании ее
вердикта. Начал даже собирать скворечник из купленного в магазине набора (в
инструкции говорилось, что собрать скворечник под силу ребенку) и чуть не
отрезал себе указательный палец левой руки. Каждые двадцать минут я возвращался
в дом и заглядывал в гостиную. Если Джо и замечала мое нетерпение, то не
подавала виду. Читала себе и читала. Я счел, что это добрый знак.
Я сидел на крыльце черного хода, смотрел на звезды и курил,
когда она подошла, села рядом, положила руку мне на плечо.
— Ну? — спросил я.
— Хороший роман. А теперь почему бы тебе не вернуться в дом
и не трахнуть меня?
Прежде чем я успел ответить, трусики, в которых она сидела в
кресле, упали мне на колени с легким нейлоновым шуршанием.
* * *
Потом, когда мы лежали в постели и ели апельсины (от этой
вредной привычки мы в конце концов избавились), я спросил:
— Достаточно хороший, чтобы опубликовать?
— Видишь ли, — ответила она, — я ничего не знаю о сияющем
издательском мире, но я всегда читала ради удовольствия… Признаюсь тебе, что
моей первой любовью стал «Любопытный Джордж»…
— Любопытно.
Она придвинулась ко мне, навалилась на предплечье теплой
грудью, кинула в рот дольку апельсина.
— Так вот, этот роман я прочитала с огромным удовольствием.
И берусь предсказать, что твоя репортерская карьера в «Дерри ньюс» не переживет
испытательного срока. Я думаю, что мне уготована участь писательской жены.
От ее слов меня бросило в дрожь, кожа на руках покрылась
мурашками. Да, конечно, она ничего не знала о сияющем издательском мире, но
если она верила, то верил и я… Как выяснилось, мы не заблуждались. Агента я
нашел через одну из моих университетских преподавательниц (она прочитала роман
и отметила в нем некоторые художественные достоинства; думаю, что коммерческую
ценность романа она отнесла к недостаткам). Агент продал «Быть вдвоем» первому
же издательству, в которое направил рукопись. Это оказалось престижное «Рэндом
хауз».
Как и предсказывала Джо, моя репортерская карьера
закончилась очень быстро. Четыре месяца я писал статьи о цветочных выставках,
собачьих бегах, благотворительных обедах, получая сто долларов в неделю, пока
не пришел первый чек от «Рэндом хауз» — на двадцать семь тысяч долларов, без
учета комиссионных агента. Я проработал в газете совсем ничего, даже не успел
получить мизерной прибавки к жалованию, но тем не менее мне устроили прощальную
вечеринку в пабе «У Джека». На стене повесили плакат:
УДАЧИ ТЕБЕ, МАЙК, — ПИШИ!
Потом, когда мы вернулись домой, Джо сказала, что будь
зависть кислотой, от меня остались бы лишь пряжка от ремня да три зуба.
— Никто не спутает ее с «Взгляни на дом свой, Ангел»
[10]
, не
так ли? — спросил я, когда мы погасили свет, доели последний апельсин и
выкурили последнюю сигарету.
Джо знала, что я говорил про свою книгу. Знала она и про то,
что меня смутила реакция на роман моего университетского преподавателя.
— Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием и
сетовать на тяжелую судьбу художника, которого никто не хочет понять? —
спросила Джо. — Если да, то завтра утром я первым делом покупаю комплект
документов, необходимых для развода, и руководство по их заполнению.
Я, конечно, улыбнулся, но ее слова меня все-таки задели.
— Ты видела первый пресс-релиз «Рэндом хауза»? — Я знал, что
видела. — Они же назвали меня «Ви-Си Эндрюс с членом».
— И что? — Она ухватилась за означенный предмет. — Член у
тебя имеется. А насчет того, как тебя обозвали… Майк, в третьем классе Патти
Бэннинг дразнила меня шлюшкой-потаскушкой. Но я же ею не была.
— Ярлыки приклеиваются намертво.
— Е-рун-да. — Она все не отпускала мой игрунчик, то крепко,
до сладостной боли, сжимая, то чуть ослабляя хватку. И брючную мышку такое
внимание очень даже устраивало. — Главное — это счастье. Ты счастлив, когда
пишешь, Майк?
