Мне хочется кричать. Мне хочется развернуться и бежать вверх
по проселку, я готов даже к встрече с той тварью, что спускается следом. Но
прежде чем мои мысли успевают превратиться в действия, распахивается дверь
черного хода «Сары-Хохотушки», и какая-то жуткая фигура выбегает из дома.
Фигура вроде бы человеческая, а вроде бы и нет. Она во всем белом, руки
вскинуты над головой. Там, где должно быть лицо, ничего нет, но фигура издает
пронзительные крики. Это же Джоанна, доходит до меня. Из гроба она выбралась, а
вот от савана избавиться не смогла. Саван по-прежнему на ней.
И какое же невероятно стремительное это создание! Оно не
плывет, как должно плыть призракам, оно несется по проселку со скоростью
курьерского поезда. Оно дожидалось здесь, пока во всех моих снах я стоял, как
вкопанный, а теперь, когда я наконец смог спуститься вниз, вознамерилось
добраться до меня. Я, конечно, закричу, когда оно заключит меня в свои объятия,
я закричу, когда мне в нос ударит запах разлагающейся плоти, я закричу, когда
увижу буравящие меня черные, сверкающие глаза. Я закричу, но здесь нет никого,
кто может меня услышать. Только гагары услышат меня. Я вновь пришел в Мэндерли,
только на этот раз, чтобы остаться здесь навсегда.
* * *
Орущее белое создание подбежало ко мне, и я проснулся на
полу спальни, заходясь в жутком крике, колотясь обо что-то головой. И сколько
времени прошло, прежде чем я осознал, что я уже не сплю, что я уже не в
«Саре-Хохотушке»? Сколько времени прошло, прежде чем я осознал, что в какой-то
момент свалился с кровати и во сне на карачках пополз через спальню, пока не
добрался до угла и принялся колотить головой в то место, где сходятся стены?
Колотить вновь и вновь, словно буйный помешанный в психиатрической клинике.
Я не знал, не мог знать, потому что электричество отключили
и часы на прикроватном столике более не показывали время. Зато я осознавал, что
сейчас не смогу выползти из угла, потому что чувствую себя там в большей
безопасности, чем посреди комнаты. И это ощущение еще долго оставалось со мной,
хотя я уже и проснулся. Кошмар по-прежнему цепко держал меня в своих когтях (наверное,
потому, что я не мог зажечь свет и разрушить его злые чары). Я боялся, что это
белое существо, стоит мне покинуть угол, с воплями выскочит из моей ванной с
твердым намерением завершить начатое. Я знал, что весь изошел криком, что дрожу
от холода, что у меня мокрые пижамные штаны и ноги тоже мокрые: мочевой пузырь
не выдержал стресса.
Я оставался в углу, мокрый, жадно хватая ртом воздух.
Вглядывался в темноту и задавался вопросом: может ли кошмар свести человека с
ума? В ту мартовскую ночь я пришел к выводу (и с тех пор не изменил своего
мнения), что такое очень даже возможно.
Наконец я почувствовал в себе силы вылезти из убежища.
Отполз на несколько шагов, стянул с себя пижамные штаны и в этот момент потерял
ориентацию. А потом последовали пять ужасных сюрреалистичных минут (может,
всего две), в течение которых я ползал взад-вперед по собственной спальне, то и
дело обо что-то ударялся и всякий раз жалобно вскрикивал. И каждый предмет, на
который внезапно натыкалась моя рука, казался мне трупом в белом саване. Пальцы
мои не могли нащупать ни одной знакомой вещи. Зеленые, успокаивающие цифры на
электрических часах погасли, и теперь я не мог определить, где прикроватный
столик, кровать, окно, дверь в ванную. Я словно ползал в мечети далекой
Аддис-Абебы.
В конце концов я врезался плечом в кровать. Встал, сдернул с
одной из подушек наволочку, обтер промежность и верхнюю часть ног. Забрался в
постель, натянул на себя одеяло и лежал, дрожа всем телом, слушая, как ветер
бросает в стекло то ли мокрый снег, то ли крупку.
Заснуть я в ту ночь больше не смог, а приснившийся мне
кошмар продолжал стоять перед глазами, не уходил, как обычно уходят сны после
того, как человек просыпается. Я лежал на боку, дрожь постепенно стихала, и
думал о ее гробе на проселке, который служил нам подъездной дорожкой. Думал о
том, что Джо любила «Сару», и если уж ее призрак получил возможность вселиться
в один из наших домов, то предпочтение Джо отдала бы коттеджу на озере. Но
почему она набросилась на меня, хотела причинить мне боль? Как могло
получиться, что моя Джо вдруг набросилась на меня? Причины я назвать не мог.
Время текло, и в какой-то момент я понял, что воздух стал
серым, что из тумана тьмы начинают возникать контуры шкафов, стульев, другой
мебели. Мне сразу полегчало. Свет придал сил. Я решил, что сейчас разожгу на
кухне дровяную плиту и сварю себе крепкий кофе. С тем чтобы начать-таки
изгонять ночной кошмар.
Перекинув ноги через край кровати, я поднял руку, чтобы
отбросить волосы со лба. Да так и застыл со вскинутой на уровень глаз рукой.
Должно быть, я поцарапался, когда, потеряв ориентацию, ползал в темноте,
пытаясь отыскать дорогу к кровати. На царапине, на тыльной стороне ладони,
пониже костяшек, уже запеклась кровь.
Глава 5
Однажды — мне тогда было шестнадцать — самолет перешел
сверхзвуковой барьер прямо у меня над головой. Я как раз бродил по лесу,
обдумывал какой-то рассказ из тех, что собирался написать, а может, мечтал о
том, чтобы в одну из пятниц Дорин Форнье дала слабину и позволила мне стянуть с
нее трусики, когда мы будем обниматься в автомобиле, припаркованном в конце
Кашмен-роуд.
В любом случае, я ушел в собственный мир, и грохот звукового
перехода застал меня врасплох. Я повалился на заваленную листьями землю, закрыв
голову руками, с бешено бьющимся сердцем, в полной уверенности, что жизнь моя
закончилась (а ведь я еще не познал женщину). И если брать прожитые сорок лет,
то ужас, в который поверг меня последний из кошмаров «Мэндерлийского сериала»,
можно сравнить лишь с ощущениями, испытанными мною в тот момент.
Я лежал на земле, ожидая, что громадный молот сейчас
расплющит меня в лепешку, но прошло тридцать секунд, молот все не падал, и я
сообразил, что какой-то пилот, поднявшийся с военного аэродрома в Брансуике, не
смог дождаться, пока под крылом заплещется Атлантический океан, и пробил
звуковой барьер над сушей. Но, святый Боже, кто же мог ожидать, что преодоление
скорости звука сопровождается таким грохотом?
Я медленно поднялся, постоял, ожидая, пока успокоится
сердце, и только тут заметил, что гром с ясного неба испугал не только меня.
Впервые на моей памяти в леске, что начинался за нашим домом в Праутс-Нек
царила полная тишина. Я стоял, опавшие листья облепили мои джинсы и футболку, и
слушал. Полная, абсолютная тишина. А ведь даже в холодный январский день лес не
умолкает ни на секунду.
Наконец запел вьюрок. На две или три секунды вернулась
тишина, потом почин вьюрка поддержала сойка. Еще две или три секунды, и свое
отношение к случившемуся высказала ворона. Забарабанил дятел. Слева от меня
зашелестел в опавшей листве бурундук. И через минуту после того, как я поднялся
с земли, лес уже жил прежней жизнью, занимаясь привычными делами. Я занялся
своими, но навсегда запомнил и внезапный грохот, и последовавшую за ним мертвую
тишину.
