Нечто серое
Всю неделю по радио передавали, что вот-вот должен начаться
сильный северный ветер и обильный снегопад. В четверг, наконец, прогноз сбылся.
И очень быстро, уже к часам четырем дня, намело около восьми дюймов снега, а
ветер все не утихал. В баре Генри под названием НОЧНАЯ СОВА собралось к тому
времени человек пять-шесть завсегдатаев. Заведение это представляет собой
обычную небольшую забегаловку-магазинчик на этой стороне Бэнгора, которая
открыта для посетителей круглые сутки.
Бизнесом по-крупному Генри не занимается — его клиентами
являются, в основном, студенты, которые накачиваются у него пивом и дешевым
вином. Доходов этих ему, однако, хватает на спокойное и вполне безбедное
существование. Захаживаем сюда и мы, старые тупицы из департамента социального обеспечения,
чтобы поболтать немного о том, кто умер за последнее время, или о том, как
человечество неуклонно приближается к концу света.
В тот вечер за стойкой стоял сам Генри; Билл Пелхэм, Берти
Коннорс, Карл Литтлфилд и я сидели вокруг камина, вытянув ноги к огню. Снаружи,
на улице, не было почти никакого движения. Ни одной машины вдоль всей
Огайо-стрит — только снегоочистители медленно разгребали снежные завалы. Там,
докуда они еще не дошли, ветер надувал причудливые снежные барханы, некоторые
из которых напоминали своей ребристостью длинные позвоночники каких-нибудь
древних динозавров.
За все время после полудня в НОЧНУЮ СОВУ, кроме нас, зашли
еще всего трое посетителей. Одним из них, если его можно считать клиентом, был
слепой Эдди. Эдди было уже около семидесяти и был он, на самом деле, не совсем
слепым — просто сильная старческая слабость зрения. Заходит он сюда один-два
раза в неделю и, посидев немного и незаметно стащив с прилавка буханку хлеба, с
достоинством удаляется. В такие моменты он чрезвычайно доволен собой и
выражение его «хитрой» прищуренной физиономии можно приблизительно передать
следующими словами: ВОТ ВАМ, БЕЗМОЗГЛЫЕ СУКИНЫ ДЕТИ! СНОВА Я ОБДУРИЛ ВАС!
Берти однажды спросил у Генри, почему он никогда не пытается
положить этому конец.
— Я могу ответить тебе, — сказал на это Генри. — Несколько
лет назад военно-воздушные силы запросили у государства (а на самом деле,
конечно, у налогоплательщиков) двадцать миллионов долларов на постройку
летающей модели нового разрабатываемого самолета. В конечном итоге стоимость
этой программы составила семьдесят пять миллионов долларов, но самолет так и не
был запущен в серийное производство. Все это было десять лет назад, когда
слепой Эдди, да и я тоже были помоложе, чем сейчас, и я голосовал за одну
женщину, которая выступала за финансирование этой программы, а Эдди голосовал
против нее. В конце концов, таких, как я оказалось больше и семьдесят пять
миллионов долларов были пущены, как оказалось впоследствии, на ветер. И с тех
пор я делаю вид, что не замечаю, как Эдди таскает у меня хлеб.
Верти тогда не сразу понял, что к чему было в этой забавной
истории и с озадаченным видом вернулся за свой столик, пытаясь переварить
услышанное.
Дверь открылась снова и с улицы, с клубами холодного
воздуха, ввалился молоденький парнишка, совсем еще мальчик. Это был сын Ричи
Гринэдайна. Отряхнув снег с ботинок, он торопливо направился прямо к Генри.
Выглядел он очень взволнованным, как будто только что стал очевидцем чего-то
очень и очень страшного. Кадык на его тоненькой шейке, который был от мороза
цвета грязной промасленной ветоши, нервно дергался вверх-вниз — просто ходуном
ходил от возбуждения.
— Мистер Памэли, — взволнованно затараторил он, испуганно
озираясь по сторонам вытаращенными глазенками. — Вы должны сходить туда!
Отнесите ему пиво сами, пожалуйста! Я больше не могу туда вернуться! Мне
страшно!
— Ну-ну, успокойся, — остановил его Генри, снимая свой белый
фартук и выходя из-за стойки. — Давай-ка еще раз с самого начала и помедленнее.
Что там у вас случилось? Отец, что-ли, напился?
Услышав эти слова, я вспомнил вдруг, что уже довольно давно
не видел Ричи. Обычно он заходил сюда по крайней мере один раз в день, чтобы
купить ящик пива. Пиво он брал, как правило, самое дешевое. Это был огромный и
очень толстый человек с отвисшими щеками, двойным подбородком и жирными
мясистыми руками. Ричи всегда напивался пивом как свинья. Когда он работал на
лесопильном заводе в Клифтоне, он еще как-то держал себя в руках. Но однажды
там случилась какая-то авария — то-ли из-за некондиционной древесины, то-ли по
вине самого Ричи — но он получил в результате серьезную травму спины и был
уволен по состоянию здоровья. С тех пор Ричи нигде не работал, стал еще толще
(может быть, от пива, а может быть, и от полученной травмы), а завод выплачивал
ему ежемесячную пенсию по инвалидности. В последнее время, как я уже говорил, он
совершенно пропал из виду. Видимо, просто вообще не выходил из дома. Зато я
регулярно наблюдал, как его сын тащит ему его ежедневный (или еженощный) ящик
пива. Довольно симпатичный, надо заметить, мальчуган у этой жирной свиньи.
Генри всегда продавал ему пиво, зная, что мальчик отнесет его отцу, а не выпьет
где-нибудь с приятелями.
— Да, он напился, — ответил мальчик, — но дело вовсе не в
этом. Дело в том… Дело в том, что… О, Господи, как это УЖАСНО!
Генри понял, что бедный ребенок вот-вот расплачется и
добиться от него чего-нибудь более-менее вразумительного будет еще труднее.
— Карл, постой немного за меня, — бросил он отрывисто. —
Хорошо?
— Конечно.
— Ну а теперь, Тимми, пойдем в кладовую и ты спокойно
расскажешь мне, что там у вас стряслось, — сказал Генри и, наклонившись к
мальчику, успокаивающе обнял его за плечи.
Они ушли, а Карл с важным видом зашел за стойку и встал на
место Генри. За все это время никто из присутствовавших не проронил ни слова и
голоса, доносившиеся из кладовой были слышны довольно хорошо — низкий зычный
бас Генри и тоненький, скороговоркой, голосок Тимми Гринэдайна. Через несколько
минут он сорвался на писк, и мальчик заплакал. Вилл Пелхэм громко прокашлялся и
принялся набивать свою трубку.
— Я не видел Ричи уже пару месяцев, — заметил я вслух.
— Не велика потеря, — хмыкнул Билл.
— В последний раз я видел его… м-м-м, где-то в конце
октября, — добавил Карл. — Кажется, это было в канун дня всех святых. Он еще
купил тогда ящик шлитзского пива. Еле на ногах стоял. И был распухшим как
никогда.
Добавить к сказанному о Ричи было практически нечего.
Мальчик все еще плакал, но в то же время пытался еще что-то говорить. Тем
временем ветер снаружи стал свистеть и завывать еще пуще прежнего, а по радио
передали, что к утру толщина снежного покрова увеличится не менее, чем на шесть
дюймов. Тогда была середина января и я очень удивлялся тому, что никто не видел
Ричи аж с конца октября — за исключением, разве что, его сына.
