– Господа, по крайней мере, вы здесь совершенно ни при
чем… – успел сказать д’Артаньян, когда вокруг них окончательно сомкнулось
кольцо стражников, судя по их физиономиям, пылавших самым низменным охотничьим
азартом.
– Честное слово, я попытаюсь сделать все, что в моих
силах, – одними губами ответил де Вард.
Вперед протолкался королевский сержант, очевидно, самое
крупное на данный момент присутствующее здесь начальство, вооруженный, кроме
шпаги и грозного вида, еще и жезлом с медной королевской лилией, который он
держал перед собой так важно, словно полагал его маршальским, – или
волшебным щитом, способным оградить его от оскорбления действием.
– Вы арестованы, господин гвардеец, – сказал он,
пыхтя от быстрого бега. – Извольте отдать вашу шпагу.
– Которую, не будете ли столь любезны уточнить? –
с сарказмом поинтересовался гасконец, имевший собственную шпагу в ножнах и еще
две в руках. – Эту? Или эту? А может, эту вот?
На щекастом лице сержанта отразилось немалое умственное
усилие – ситуация, безусловно, выходила за рамки обычной. Правда, он очень
быстро просиял:
– Отдавайте все, прах меня побери!
– На каком основании? – с ледяным спокойствием
осведомился д’Артаньян, не сдвинувшись с места.
– Не прикидывайтесь дурачком, ваша милость, –
зловещим тоном протянул сержант. – Нам сообщили благонадежные и
благонамеренные люди, что вы были зачинщиком дуэли…
– И где же пострадавшие?
– А кровь, кровь на земле? – торжествующе возопил
сержант, тыча толстым пальцем в успевшие уже подсохнуть пятна на том месте, где
сидел Атос.
– Вы полагаете, что это неопровержимое
доказательство? – столь же хладнокровно вопросил д’Артаньян.
– Я, сударь, ничего не "полагаю", –
грозно пыхтя, заявил сержант. – Я попросту исполняю свои обязанности, а
они таковы, что вас следует немедленно задержать как лицо, злонамеренно
нарушающее королевские эдикты! Извольте не умничать и отдать шпагу… тьфу, черт,
три шпаги!
– А если я не подчинюсь?
– Справимся! – пообещал сержант, чувствуя себя в
полнейшей безопасности с тремя дюжинами подчиненных за спиной. – И не с
такими фертиками справлялись… Эй, кто там с веревками, давайте сюда!
Де Вард сделал д’Артаньяну знак не противиться.
– И все же! – строптиво сказал гасконец. –
Как вы можете арестовывать дворянина на основании столь зыбких улик? Где трупы
или хотя бы раненые? Где другие участники? Мы просто прогуливались здесь с
моими друзьями…
Сержант преспокойно спросил, ухмыляясь:
– Вы, милсдарь, всегда гуляете этак вот, с парочкой
шпаг в руках, помимо своей на поясе?
– А как же, – невозмутимо ответил
д’Артаньян. – Такие уж привычки у нас в Беарне – чем древнее и благороднее
род у дворянина, тем больше он с собой прихватывает шпаг, отправляясь на
прогулку. Иные, случается, с целой охапкой изволят гулять, и никто не подумает
удивляться, не говоря уж про претензии со стороны полиции. Так что я еще
скромно выгляжу для истинного гасконца с этим вот убогим арсеналом…
– Тут вам не Гасконь, а Париж, – насупился
сержант, заподозривший, наконец, что над ним издеваются. – Если каждый тут
начнет щеголять провинциальными обычаями, гасконскими или там бургундскими –
выйдет форменная неразбериха и хаос, а мы не для того его величеством
поставлены блюсти… Ну, отдадите вы, наконец, шпаги?
– Держите, – сказал д’Артаньян со вздохом
расставаясь и с отцовским подарком, и с трофеями. – Только учтите вот что:
эти господа здесь совершенно ни при чем, они случайно тут оказались…
– К ним у нас претензий нет, – заверил сержант,
облегченно вздохнув при виде того, как арсенал д’Артаньяна перекочевал в цепкие
руки его подчиненных. – Про них нам указаний не было, а вот вашу милость
описали так, что ошибки быть никакой не может… Извольте проследовать!
Он мигнул сыщикам, и они тотчас образовали вокруг
д’Артаньяна настоящее пехотное каре, из которого не было никакой возможности
вырваться. Напоследок де Вард послал ему выразительный взгляд, и гасконец,
вздохнув, зашагал под неусыпным надзором десятков глаз.
– Вы, милсдарь, не переживайте, не стоит оно
того, – ободряюще сообщил сержант, пыхтя ему в затылок. – На галерах
трудно только первые двадцать лет, а потом, утверждают знающие люди, как-то
привыкаешь…
Д’Артаньян с чувством ответил:
– Любезный, вы и представить себе не можете, как я
тронут вашим дружеским участием в моей судьбе… Если я сейчас разрыдаюсь от
умиления, это не будет противоречить каким-то вашим полицейским предписаниям?
– Рыдайте хоть в три ручья, мне-то что? –
пробурчал сержант. – Не запрещено…
– Мы прямо в Бастилию сейчас? – осведомился
д’Артаньян с наигранным безразличием.
– Ишь! – проворчал сержант. – Эк вас всех в
Бастилию тянет почета ради… Нет уж, милсдарь, позвольте вас разочаровать! В
Бастилию, надобно вам знать, препровождают серьезных преступников, а ежели туда
пихать каждого дуэлянта, Бастилия, пожалуй что, по швам треснет… Довольно будет
с вашей милости и Шатле!
Как ни удивительно, но в первый момент д’Артаньян ощутил
нешуточную обиду – чуточку унизительно для человека с его претензиями было
узнать, что он недостоин Бастилии…
Глава 14
В узилище
Тюрьма, безусловно, не принадлежит к изобретениям
человеческого ума, способным вызывать приятные чувства, конечно, если не
считать тех, кому она дает кусок хлеба и жалованье. Однако д’Артаньян, как
легко догадаться, в их число не входил, наоборот…
По дороге к крепости Шатле он бахвалился, как мог, шагая с
таким видом, словно прибыл инспектировать войска, а стражники стали его
почетным сопровождением, но, оказавшись под сводами старинной тюрьмы, в густой
и словно бы промозглой тени, казавшейся изначальной и существовавшей еще до
начала времен, поневоле ощутил закравшийся в сердце холодок неуверенности и
тоски (слава богу, о настоящем страхе говорить было бы преждевременно).
Печальная процессия, где д’Артаньян имел сомнительную честь
быть центром внимания и единственным объектом зоркой опеки, миновала обширный
крепостной двор, где д’Артаньяну тут же шибанул в нос омерзительный запах
трупного разложения, – здесь по старинной традиции выставляли для
возможного опознания подобранных на парижских улицах мертвецов, чью личность не
смогли удостоверить на месте (провожатые гасконца, в отличие от него,
восприняли это удручающее амбре со стоицизмом завсегдатаев – то есть,
собственно говоря, и не заметили вовсе).
Охваченный странной смесью любопытства и подавленности,
д’Артаньян прошел по длинному полуподземному коридору, поторапливаемый
конвойными скорее по въевшейся привычке, чем по реальной необходимости
(впрочем, надо отметить, обращение с ним, как с человеком благородным, все же
было не таким уж грубым). Совершенно несведущий в данном предмете, он ожидал
каких-то долгих церемоний и возни с бумагами, но его, столь же равнодушно
поторапливая, повели по выщербленной лестнице, затолкали в обширную комнату – а
мигом позже дверь захлопнулась с тягучим скрипом, заскрежетал засов и звучно
повернулся ключ в громадном замке.
