– Лех, давай недалеко? – говорит Ритка.
Я согласен:
– Спина?
– Ага. Сил уже нет.
– Стареем, – почему-то в один голос говорим мы и смеемся.
Да. Мы начали поисковую работу пятнадцать лет назад. Только об этом никому не говорим. Да не любим, когда нас поздравляют с юбилеями.
А вот друг с другом разговариваем. Жалуемся друг другу. Вот уже наколенники Ритка носит, чтобы на сырой земле своими костями не стоять. Я – пока! – нет. Вот поэтому я против девок в Поиске. Жалею их. Жалею и ругаюсь. И на Ритку ругаюсь. Только бесполезно. Она упертая. Еще хуже меня.
Ходим там же, где я вчера. Только ближе к речке. Это около двух километров от лагеря.
– Позавчера здесь бойца подняли, – Ритка махнула щупом в сторону свежего, еще белого креста.
– Представляешь? Парни мои возвращались домой. Сели передохнуть. Сидят, в «Города» играют. Один щупом ткнул и в косточку попал.
Я киваю. Бывает. Вона, Леха Винокуров тогда на щуп медальон поднял… Давно это было…
Постояли около холмика.
– Без?
– Пустой.
Это мы о медальоне.
Медальон – главная цель поисковика. Медальон – смысл нашего существования здесь. Медальон – мечта. Медальон…
Как мало их, как мало.
– Рит, давай еще пройдемся вокруг.
И мы начинаем щупами еще раз протыкивать землю вокруг холмика. Машинально. На автомате. Ничего.
Крест стоит на самом обрыве. Внизу пойма. Оттуда пару дней назад ушла вода. Спускаемся в пойму. Снова ищем.
Как обычно – одно железо. Осколки, гильзы. И камни, камни, камни.
И Ритка:
– Дед, посмотри, чего тут?
Ритка держит щуп. Я встаю на колени. Разрываю землю ножом. Потом лезу в раскоп рукой. Что-то острое по краю. Не железо. Плоское. Не камень. Не упругое. Не дерево.
Кость.
– Держи, Мать!
Она разглядывает красноватую, странноугольную – будто обрубленную – плашку в руках.
– Череп.
Да. Кусок черепа. Красно-коричневого цвета. Один из краев обломан неровными краями. Другие ровно зазубрены по швам.
Ну, вот и первый боец в этом году. Нашла его Рита. Начал поднимать я. Да какая, в сущности, разница?
– Мать, Мать. Еж на связи. Прием! – вдруг забубнила рация в кармане Риткиной разгрузки.
– Иди-ко, встречай Ежину, – ворчу я.
Немного пикируемся. По привычке.
Но так и порешили. Она уходит. Я поработаю. Бойца нельзя оставлять тут одного. Если уж он нас нашел. Если он захотел, чтобы мы его нашли… Нельзя оставлять.
Обматерил Ритку и отправил ее в лагерь. Сам остался копать. Она тоже не могла уходить. Обычно так и бывает. Неважно – день, вечер, обед, ужин: пока не поднимешь бойца – не уходишь.
Я опять один. И снимаю землю сантиметрами.
Хорошо, что здесь место сухое. Прямо на склоне обрыва к пойме.
И, бляха муха, опять пусто!
Ничего! Только кусок человеческого черепа и осколки железа.
И проклятые корни. Разрубаю их лопаткой, раздираю плоть земли ножом. Вкапываюсь под корни. Пусто. Иногда корни растаскивают кости по сторонам. Мой раскоп уже идет примерно три на три метра по площади и сантиметров пятьдесят в глубину. Все равно пусто. Ничего нет. Пуля вот нашлась. Злой как черт кидаю ее в реку.
Откуда тут этот кусок черепа?
Могло осколком выбить и откинуть. Могло оттащить землей – за семьдесят-то лет. Могли «черные» выкинуть. Разное могло быть.
В итоге – пусто. Только кусок черепа.
Эх, боец, боец… Хорошо ты над нами пошутил.
Так вот и простоял, извиняюсь, «раком» четыре часа. Время здесь замирает и летит. Лишь часы тикают…
Подавленный, с человеческой косточкой в кармане штормовки, я возвращаюсь домой.
Когда подошел к нашему мосту – увидел Ежа, Змея, Буденного и прочую гоп-компанию.
– Леха! – заорал Еж.
– Белоснежка!!! – а это Дембель.
Я киваю и иду к нашим бойцам. Достаю кость. Подходит Ритка.
– Пусто, Мать… Думаю, что это того бойца, которого твои поднимали.
– Да, скорее всего. У него головы не было. Ноги полностью. Руки. Таз, пара ребрышек. Головы не было.
– Где он?
– Вот в этом мешке.
Я развязываю один из черных полиэтиленовых пакетов. Кладу туда косточку. От этого бойца она или нет? Я думаю, они нам простят, если мы что-то попутаем.
Парни молчат. Вернее, сами с собой разговаривают. Понимают – что к чему.
А я просто перекрестился и завязал мешок.
Ну, вот теперь можно и сесть к столу…
– Как добрались?
– Нормуль, Белоснежка! – ржет Дембель. – Правда, чуть Питер не проехали из-за этого козла.
– А я-то чо? – громко изумляется Юди. – Это все Буденный – давайте еще по пиву, давайте еще…
– Между прочим, – восклицает Шамриков-младший, – никто против не был!
– Все матери расскажу! Будешь знать! – И батя ему всаживает подзатыльник. Оказывается, ДядьВова подошел на разговор у костра. – Что, Артемка, опять нажрался?
ДядьВова только с виду сердит, а сам добрейшей души человек. Артемка, он же Шамриков-младший, он же Буденный – это прекрасно знает. А потому ругается в ответ:
– Я мамке сам расскажу, что ты тут курил!
– Напугал ежа голой задницей… – хмыкает батя. – Я тогда твоей жене расскажу, как ты за девками тут бегал.
– Бегал, так не догнал же, дядьВов! – вступает Еж.
– Ну и дурак! – крякает старший Шамриков.
ДядьВова у нас штатный философ. Работает он трактористом в колхозе. И не пьет, кстати. Вообще. Ничего. Даже пиво. Даже кефир. Хотя, может быть, кефир и пьет. Но я не видел.
– Тут вить как? Бабе неважно – догнал ты или нет. Бабе важно – бегал ты или нет. Баба – она как черепаха из Зеноновской апории. Догнать, может, и не моги, но догонять обязанный.
– Дядь Вов, ты это… – Еж почесал затылок. – Преподом работать не пробовал?
ДядьВова тоже чешет затылок и раскуривает свою трубку:
– Навоз возил, поле пахал, баб и тех на сенокос возил и там их пахал. А переподом не пробовал? Это чо?
Ржач за столом. Еж пускает полулитровую кружку с водкой по кругу:
– За Вахту, мужики!
Ну, вот и встретились. Странное дело. Живем в одной области, в одном городе, а встречаемся только здесь. Судьба? Судьба…
