– Он мог уже что-нибудь по нам пустить, – прокомментировал Тёмкин.
– Вполне, – спокойно согласился капитан второго ранга, как будто речь шла о некой безграничной для них материи. – Но отсюда мы все едино ничего не заметим.
– Да, нам бы еще пару человек, – подосадовал Тёмкин чистосердечно, покуда ожившая ракета входила в нужный режим.
– Мало в мире героев, – согласился Рягузов, – все наперечет.
«По нас, наверное, уже стреляют, – думал Тёмкин, – ни черта мы не успеем. Дурацкая жизнь какая-то».
– Вот она, родненькая! Разогрелась! – доложился командир корабля. – Контроль прошел! Слава непобедимой и легендарной Красной Армии! Ура!
– И флоту тоже, – дополнил Тёмкин. – Есть захват! Ого! И правда, лапоть так лапоть!
– Пошел отсчет!
– Автозахват!
– Пуск!
– Пошел пуск!
– Ой, мамочка!
– Держит автозахват! Дальность пять. Давно стабилизация полета, думаю, – размышлял вслух младший офицер.
– Нам бы еще одну штуку, да? – спросил Рягузов.
– Лучше уж всю обойму, капитан!
– Точно, Марат!
Они разговаривали, но глаза их и мысли жили в экранах, в этом упрощенном отображении реальности, происходящей за километры и в другом, не индикаторном масштабе. Только во временной шкале была полная идентичность.
– Есть! – заорали оба одновременно и тут же спохватились, посмотрев друг на друга.
– Подрыв, – доложил Тёмкин.
– Наблюдаю, товарищ капитан-лейтенант, – расплылся в улыбке до ушей Рягузов. – Здесь нам делать больше нечего, запаса ракет – «ёк». Мотаем назад?
– Да, вдруг он что-нибудь пустил, – забеспокоился Тёмкин, правда, тоже улыбаясь.
– Туго мыслишь, если бы пустил, мы бы уже это ощутили и телом и душой. Давай, по коням!
Они отключили несколько ненужных шкафов управления, из любви к экономии электричества, и переместились на привычные места.
77
Раненые гиганты моря
Авианосец «Рональд Рейган» был, как известно, рассчитан на безболезненное попадание двадцати-тридцати противокорабельных неядерных ракет. Самонадеянность работников верфи Ньюпорт-Ньюс, спустивших со стапелей это чудо длиной в триста тридцать три метра, умиляла. Советское боевое ракетостроение, по традиции, было впереди планеты всей, а потому калибры и начинка крылатых посланцев Союза превосходили западные аналоги. В общем итоге в «Рональд Рейган» угодило одиннадцать штук, из них пять ниже ватерлинии. Все это было сущей мелочью сравнительно с количеством запущенных в его сторону смертельных «иголок», сколь много их полегло на первой, второй и последующих линиях обороны, сколько их было разорвано в клочья встречными «Сайдвиндерами» и прочими запускающимися с летающих носителей антиракетами, сколько их обидно срезались на конечном этапе траекторий, когда – вот он, авианосец, – мощная блямба-пятно на экране, всего-то километров пяток осталось, и недремлющие «стрелы» – «Си Спарроу», восемь подлых контейнеров, плюют прямо в рыло – и нет никаких сигналов – полный хаос и вся электроника в щепки. Так ведется война!
Да, кстати, как думаете, взорвался атомный двигатель, когда воткнулись в авианосец ракеты Страны Советов? Правильно, ни в коем случае, уж до него они никак не сумели добраться, да и сделан он хитро, долго надо думать и кумекать не торопясь, чтобы инициировать взрыв.
Так вот, донельзя обидно, но более чем стотысячетонный гигант смертельно ранили одиннадцать боевых частей общим весом менее пяти тонн. Никуда не денешься, давно миновали времена, когда корабли, для затопления противника, врезались равной массой, впихивая обшитый медью таран по самые гланды.
И «Рональд Рейган» начал степенно тонуть, хлебать потихонечку водичку через десятиметровые пробоины в ватерлинии, а наверху, пытаясь гасить чем попало пожары, метались доблестные любители выполнять предписания и инструкции. «Р. Рейган» ведь не был какой-нибудь мелочью, что опрокидывается кверху винтами, маскируясь отдыхающим китом, или сразу задирает к облакам корму – нет, он был солидной, прочно скроенной железякой, которая милостиво давала возможность шеститысячному людскому населению выбраться на палубу, а затем на подошедшие для спасения крейсера и эсминцы. То, что большинство из них предпочитало не сигать за борт, а участвовать в борьбе за сохранение плавучести корабля, было их личным делом – «Рональд Рейган» дал им шанс; пользоваться им либо нет – это было их собственным внутридушевным выбором. Откуда он знал, что живущие в его внутренностях муравьишки так соскучились по героическим поступкам?
78
Пессимисты
Теперь их вновь разделяли переборки, и они вновь могли общаться только искаженными аппаратурой голосами. Впрочем, общаться уже не очень хотелось, сказывалась усталость – и физическая, и моральная. Но оставаться в полном одиночестве в условиях покоящегося относительно волн, но ускоренным ходом катящегося к фиаско корабля – было тоже ужасно.
– Как думаете, командир, что мы потопили?
– Туман – сволочь – не дает увидеть.
– Хотелось бы какой-нибудь крейсер.
– Размечтался. Вряд ли получилось бы одной ракетой. Да и противодействия не было. И ведь, похоже, правда потонул. Может, танкер какой-нибудь.
– Нам бы сюда его горючку, да?
– Пиратство в море – противозаконно. Да и, пожалуй, для движения нас бы с тобой не хватило.
– Пессимист вы, командир.
– Да нет, пожалуй. А вот скажи мне, Марат, с чего это янки так обнаглели – буром прут в подконтрольных нам водах?
– Не знаю, – пожал плечами Тёмкин. – Реванша хотят.
– Не нравится мне это. Особенно этот молокообразный туман. Как они его делают? И ведь на какой площади умудрились, правда?
– Не знаю. Думаете, это они?
– А кто?
– Ну, не знаю, – Тёмкин почесал затылок. – Командир, а сколько часов мы уже одни?
– Считать не умеешь? А вообще брось. Счастливые часов не наблюдают, а мы с тобой счастливые – такой бой провели, класс!
– Да, точно. Жаль некому рассказать.
– Брось скулить. Вот ты, Марат, точно пессимист.
– Не знаю.
– Ты, если хочешь, подремай, я дерну, если потребуется, не беспокойся.
– Хорошо.
– Солдат спит – служба идет, – хохотнул Рягузов. Наверно, сам он точно не был пессимистом.
79
Экстаз
Конечно, враги настигли его. Безусловно, тихоходная черепаха может вечно убегать от резвого Ахиллеса, но ведь то в математическом парадоксе Зенона. В реальности никто таковых случаев не наблюдал, а морские чайки, зорко наводящие клювы в бегущих по песку черепашат и таковым образом миллионы лет проводящие селекцию среди жертв, очень удивились бы, расскажи им сию притчу Зенон. А ведь здесь, на границе Меланезии с Полинезией, было еще хуже, чем в том давнем парадоксе – экраноплан мирно покачивался на волнах, даже не пытаясь лететь – не на чем было. И, конечно, звездно-полосатые враги настигли его.
