Именно так и произошло на сей раз. Филе из Доперо-Пета, выданное за куски неизвестной «ряженым» рыбы Му-Му вызвало у изголодавшихся по свежатинке достаточно обильное слюновыделение. Правда, привлеченный к делу фельдшер гарнизона По-Варак, с которым пришлось делиться, провел тестирование мяса на предмет содержания природных ядов. Тест прошел удачно, в плане отрицательной результативности. Само собой понятно, что аборигенов не интересовала валюта Федерального Союза, ибо торговые отношения на острове еще не поднялись далее стадии натурального обмена. Потому сорок килограммов мяса своего же сотоварища глупые пришельцы с неба получили за двадцать кило, то есть, четыре жестяных банки, смазки для шестерни вертикального вращения локатора-высотомера. Смазки именно этого вида на складе, коим только несколько дней назад заведовал все тот же несчастный пропаганд-лейтенант, имелись явные излишки. Оставшиеся вполне довольны хитрой, по их мнению, сделкой «ряженые» однозначно совершенно ничего не смыслили ни в кулинарных, ни в смежных пищевых делах. Мало того, что они не знали, что за всю историю острова мясо настоящей рыбы Му-Му научились обрабатывать только одним способом – долгим, многонедельным высушиванием в свете Огненных Рыб, и уж никак не жаркой-варкой, так еще они совершенно не рассчитали, что филе, естественно, вещь вкусная, но к сожалению, съесть его получается за раз. Зато неизвестно из которого зверя приготовленный, полученный в обмен жир, вызывает в организме препротивнейшую изжогу, коя вырабатывает отвращение к любой пище минимум на полтора дня. Потому если использовать этот, совершенно не портящийся даже после вскрытия, баночный продукт в качестве приправы, то запас любого пропитания как бы автоматически увеличивается в десяток, а то и более раз. Используя данный жир, можно вполне сносно терпеть до нового прихода черверылов, даже если они где-то задержатся по своим кито-слоновым делам, на месяц-другой лишку.
Так что можно констатировать, если бы гарнизонный фельдшер, сан-капрал По-Варак провел свои анализы более тщательно, пропаганд-лейтенанта вполне бы получилось перевести из графы «пропавшие без вести» в графу «съеденные боевыми товарищами собственного гарнизона»… Нет, разумеется, такой графы в журнале «личного состава» не присутствовало. Там наличествовала более строгая – «погиб при исполнении боевого задачи». Товарищи же по службе еще долго вспоминали Доперо-Пета, как прямым, так и косвенным образом. Это в смысле, когда кто-то из участников пиршества вздыхал, что хорошо бы пробраться к берегу и порыбачить на столь вкусную рыбу Му-Му.
Как ни странно, не менее часто пропаганд-лейтенанта вспоминали и в племени Самой Высокой земли – обычно когда свербение в горле и желудке доставало особо сильно. Кстати, очень косвенным образом его припоминали даже на никогда не посещаемым им острове Самой Длинной земли, ибо в процессе развития торгово-товарных отношений, одна из банок с волшебным, экономящем пищу зельем добралась даже туда. Ее удалось обменять на пятьдесят килограммов съедобных корешков кустарника Ча-Ра.
Ну, а на вершине Осевого Пика весь расход давешней смазки провели по пункту «полуцикловые регламентные работы». Росписи всех ответственных лиц наличествовали. И между прочим, в момент чирканья по бумаги им совсем не икнулось.
57. Развалины
Стоило ли забираться так высоко, дабы убедиться в том, что можно было представить и без альпинизма? – размышлял Стат Косакри, разглядывая остов брашской станции слежения. – С другой стороны, способно ли сознание представить все окружающее с такими подробностями без прогулки? Понятно, что сама эта прогулка, сбитое дыхание, дрожь в ногах, и прочие составляющие – виртуальное полотно. Но что же делать, если внутреннее творчество может развиваться только по определенной схеме? Только вот так – ступенчато, последовательно наращивая детализацию. И значит, пользуемся тем, что есть. Не присутствует тут, к сожалению, того что напредставлялось заблаговременно, в виде обеленных, обклеенных трухлявой одеждой, скелетов; рассыпанных по пыльным столам костяшек пальцев, с застрявшими среди фаланг связками ключей от секретнейших сейфов; таких же пыльных, но со все еще бессмысленно мерцающими экранами, пультов; этих самых, тронутых ржавчиной, неподъемных сейфов, с помещенными внутри… Нет, не слитками золота, разумеется. Но кое-чем, в некотором роде, более интересным – тетрадями-дневниками. А там внутри, естественно, сухим языком и неразборчивым почерком местного брашского начальника описаны все стадии угасания жизни и служебного рвения на этом удаленном военном объекте. О том, как вначале о здешнем гарнизоне забыли в штабах далекой родины, и пришлось переходить на самообеспечение по многим пунктам, в первую очередь в пище. О том, как безуспешно взывали о помощи с радиостанции, со все более и более садящимися батареями. О том, как расстреливались заряды иглометов при ночных атаках: вначале без счета, позже, со все большей оглядкой, теперь уже не всегда на шорох, а только на четкую фигуру в перекрестии. Потом кончилось и это… Нет не фигуры в прорезе прицела – иглы и газ в десятиствольном оружии.
А вообще-то, требуются ли для представления всего этого какие-то засекреченные дневники? Небольшая промежуточная ступень из поблекших закорючек? Логика воображения достаточно дееспособна и без этого. Что там особого представлять?
Наверняка вначале все было весело. Здесь, в выдолбленной в скале нише, консервов на четверть цикла вперед, там, на материке, консервация денежного довольствия до благостных времен с ежемесячным пополнением. Ибо рано или поздно, когда на Статор пожалует смена, получится, добравшись до суши, вволю покуражиться, какое-то время позволив себе питаться деликатесами. Однако это ожидало в далеком будущем, а сейчас требовалось тянуть лямку повседневной службы. Для обслуживающего персонала РЛС она заключалась в непрерывном слежении за небом, и в поддержании техники в исправном состоянии. Очень вероятно, по штабным расчетам, все должно было достаточно долго оставаться «на мази».
Но ладно, то все дела неопределенного, но все же не слишком дальнего прошлого. А вот что там вдалеке, в глубине пропасти канувших эпох?
В голову лезла всякая забавная всячина. Например, а что если встать с определенной стороны, вот например с севера от этих каменных монолитов, и посмотреть на мир поверх развалин? Вдруг, вот те, когда-то наверное заостренные, а сейчас туповатые булыжники, совпадут своим краем с местоположением закатывающегося за горизонт Гиганта Эрр и Звезды Матери? И даже если не совпадут, что с того? Может, совпадут завтра, или через цикл. Хотя пожалуй, тут уже подгонка результата под теорию – нехорошо.
Или вот даже так. Как тогда высказался Рикулло Эвам-Ну? Возможно, они молятся каким-нибудь монстрам, типа медуз? А почему бы не представить, что эта «опрокинутая чаша» (ведь вполне допустимо озаглавить так нишу между камней) представляет собой стилизованное изображение той самой мифической медузы. Щупальца конечно поопточились ветрами, а может даже течениями. Кто знает, когда сотворена эта «медуза», сколько циклолетий минуло с тех времен и сколько раз суша покорялась морю и обнажалась вновь? Или вдруг тут послание из времен отгороженных вспышкой звездных исполинов? Но разве существовал тогда человек? Да, но ведь здесь и памятник вовсе даже не человеку.
