— Но эти танкисты, командор Лумис, виновны гораздо меньше тех, кто ими командует. — В интонации Ругана впервые на памяти Лумиса стали различимы эмоциональные нотки.
— Я сразу предупреждал, как это будет, Руган, так ведь? Ты знаешь, что в основном я, хотя и начальник, стараюсь тащить эту святую пирамиду на себе. Но я не могу успеть везде. И то, что я привлекаю к делу таких, как ты, Руган, еще только полбеды. У тебя стаж конкретный. Ты единственный из живущих сейчас на планете людей, укокошивший не просто кого-нибудь, а правителя самой большой во Вселенной Империи. Конечно, может, ранее в истории такие и попадались, я в ней не силен, но ты живая легенда. Подожди, вот выпотрошат сверхдержавы запасы бомб, поутихнут бои, передаваемая устно информация начнет иметь больший вес — о тебе сложат мифы.
— Командор Лумис, для чего вы так мягко стелете?
— Ты знаешь, Руган, что мы все смертны?
— При нашей «работенке», командор, не заметить как— то трудно.
— Так вот, даже я, как ни прискорбно, обладаю этим же недостатком или, слава нашей угасшей звезде-маме Фиоль, достоинством.
— Не спорю, командор, но все-таки вы еще не так стары, дадите фору многим. Так что если хотите направить беседу по предчувствуемому мной руслу, то не надо.
— Это почему же не надо? Раз обстоятельства способствовали, то надо. Тем более, в силу указанных мной причин. А догадываешься ты правильно. Я считаю, что ты самый подходящий — а скорее единственный из находящихся рядом людей, — годный на мое место. Стоп, Руган, молчи! Дай досказать. Про тактику террора в отношении брашей я уже говорил, и альтернативы тут нет, учитывая, что мы не только проигрываем им в численности и вооруженности, но еще и в мобильности: танк пешком не обгонишь. Эту жестокость пришлось применить потому, что я не уверен, представится ли еще хоть один случай, когда мы сможем действовать не торопясь. Поверь, моя душа за то, чтобы такой возможности больше не было, иначе, по логике, придется все делать опять. Но, к сожалению, поскольку мы уже ввязались, нам придется продолжать и раздувать пожар среди брашей далее. Очень надеюсь, ты давно понимаешь это мозгами — пойми и сердцем.
Лумис на время умолк, и в течение нескольких минут единственной доходящей из тьмы информацией об окружающем мире для них оставалось мерное дыхание друг друга.
— И все-таки я завершу тему, которая тебе неинтересна, Руган. Ты умный человек, опытный боец, ты прекрасно видишь, никто из командиров звеньев не годен для управления отрядом. Кроме тебя, повторяюсь. Предположительно со временем созреет кто-то из молодежи, но это случится при очень грамотном направлении сверху. Ведь мы должны воспитать палачей, но не садистов. А грань очень тонка. Возможно, поверхностным наблюдателем она даже не улавливается. Приглядывайся к моему опыту, именно тебе придется растить новое поколение палачей, причем тех, что будут способны сами выбирать себе жертвы. Это должны быть «достойные» жертвы.
— Командор Лумис, я вряд ли сумею. Лучше всего у меня получается в одиночку, вы ведь знаете.
— Не принижай своих достоинств. Ты уже давно руководишь группой. И тут у тебя все нормально. Кроме того, впереди куча времени для обдумывания и подготовки. Ведь ты сам говоришь, я еще ого-го. — В полной тьме Лумис безошибочно хлопнул Ругана по плечу. — Кроме всего, а вдруг я еще до пенсии успею отправить к Мятой луне весь наш список целиком? Останешься без работы, недобрав стаж. — В этом месте разговора, по логике, требовалось хохотнуть, но Лумис Диностарио, к сожалению, это не очень умел.
41. НИТОЧКА
Сейчас, в тяжелую годину вершащегося на Северном материке кошмара, не только Лумис Диностарио занимался в Скупой долине политической пропагандой. Были и другие. В текущий момент перед своими братьями по оружию выступал бывший командир танковой «пятерни», а ныне добровольно избранный начальник гораздо большего человеческого коллектива Хорис-Тат. Он, как и все его слушатели, стоял на открытой всем радиоактивным ветрам местности и вещал вслух без всякого микрофона. Надо сказать, что за недели своего тайного возвышения броне-лейтенант только за счет интуиции и ежедневной практики приобрел приличные навыки оратора. В настоящее время, когда технонавороченная официальная пропаганда сгинула в тартарары — по крайней мере она не могла непосредственно воздействовать на этих, дышащих нездоровым морозом гор людей, столь редкое искусство стало цениться.
— Бойцы, — вещал Хорис-Тат, демонстрируя самостоятельно образовавшему полумесяц строю свое не закрытое противогазом лицо. — Вы все знаете, по какому поводу мы здесь собрались. Нас снова ужалила подлая тварь расовых наблюдателей. И если до этого, скажу вам честно, многие из нас, даже я, тайком обдумывали, представляли возможное в будущем взаимодействие… Разумеется, не так глупо, как его пытались осуществить недавно на борту нашего «Сони». Ну что ж, думали некоторые из нас, погибло много наших товарищей. Но ведь они убиты в бою, в столкновении лоб в лоб. А если и не так, то во время сражения допустимы многие военные хитрости — на то и существует тактика, на то и изобретена стратегия. Однако сейчас, как мы все видим, сейчас другой случай. — Броне-лейтенант сдернул с себя шлем и в ярости бросил его под ноги.
— Все не так! Если бы, как в прошлые разы… Ну, взрыв. Ну, мина. В конце-то концов, даже захватив, они, эти гады, могли бы просто убить наших товарищей. Но нет! Они наслаждались, растягивая их смерть. И этого мало! Ведь кого они убили и как? Вы все в курсе, что мы едва смогли опознать убитого самым страшным образом. Да, убит, истерзан младший офицер, мой товарищ, даже друг, один из тех, кто первым поднялся на борьбу. Уничтожен, предан мукам, видимо, превосходящим даже те, что приняты в подвешенном к небу аду — Оторванной Голове Черепахи — мой брат по восстанию Модэ-Мум. Но все не так просто, мои бойцы! Не так просто, как кажется на первый взгляд. — Хорис-Тат с силой сжал кулаки, они не побелели только потому, что вокруг и так было морозно, да и освещение оставляло желать лучшего: зауженные конусы замаскированных поляризационными насадками фар.
— Вроде бы убит офицер. Все в норме, в любой войне командир несет большую ответственность, чем его подчиненные. Это справедливо. Но вы знаете, что Модэ не делал карьеры, он к ней никогда не стремился. А поскольку он до безумия любил возиться с механизмами, то и носил форму простого механика. Вначале мы, увидев произошедший ужас, решили, что это сотворили местные недочеловеки, «баки». Однако только РНК мог знать Модэ-Мума в лицо. Они убили его намеренно, осознавая, что он не только ветеран нашего движения, но и мой личный друг. Там ведь попали в плен и другие, в том числе имеющие не меньшие звания, но для самой страшной казни они выбрали его. Мы все содрогаемся, вспоминая, что они с ним сделали. Этого даже я не ожидал от наших комитетчиков. Они сняли с него кожу живьем, и не только с тела, но и с лица. Такой мерзости нужно где-то специально учиться, сам не додумаешься. — Лейтенант Хорис смахнул или сделал вид, что смахнул набежавшую слезу.
— Потом, как мы поняли, эти гады очень заторопились. Они почему-то не захватили наши танки, просто взорвали. Но они невольно выдали свои конечные планы. Поблизости мы нашли выроненную кем-то выписку инструкции. Там значатся их цели. Первой стою лично я — до такой чести дослужился. Затем еще кое-кто. И в том числе несчастный Модэ. Но теперь мы в курсе их планов. Они хотели проводить и проводят индивидуальный террор. Понятно, в реальности на этой стадии останавливаться никто не собирается, вы же видели, они убили всех, кто к ним попал. — Хорис-Тат тяжело и громко вздохнул. — И я призываю вас, братья, сплотить ряды! Заклинаю, стиснуть зубы! Нельзя простить такой жестокости! Покуда мы сидели смирно, не провоцировали конфликт, не считая пары-тройки танковых боев на стыке долины и ущелья, эти гады, инженерно-комитетская клика, готовили свои подлости. Они хотят нас запугать! Считают нас трусами, которые вскинут лапки кверху, как только запахнет жареным. Ну теперь они поплатятся. Я призываю вас, мои братья-бойцы, к сражению. Нужно нанести по их лагерям, а при возможности и по самому «Ящеру» громящие удары. Смерть за смерть! Выкосим РНК подчистую!
