Конечно, нам с Кирьяном очень не повезло. Ведь мы должны были выйти в наряд ночью, а поменялись с новичками и решили идти днем, чтобы было спокойнее и удобнее. А оказалось, что сами выбрали себе судьбу. Его убили, а меня ранили. И я в августе восьмидесятого при-ехал в Казань.
Устроился на завод, где работал мой отец, подсобным рабочим, и меня довольно быстро перевели в цех вальцовщиком – очевидно, в память об отце. Но на заводе мне очень не нравилось. Через несколько месяцев я уволился и пошел работать в местную типографию обычным рабочим, куда мне помогла устроиться мама. Там тоже не очень понравилось, и тогда я твердо решил уехать в Москву. К этому времени умерла моя бабушка, оставив двухкомнатную квартиру. Зарина уже встречалась с молодым парнем, и их свадьба была намечена на следующий год, когда Зарина должна была окончить свой медицинский институт и стать дипломированным врачом. У ее жениха была отдельная квартира, так что, продав квартиру бабушки, мама вручила мне деньги на поездку в Москву. Очень большие по тем временам деньги – пять тысяч рублей. Чувствуя себя миллионером, я сразу взял билет в Москву, твердо решив попытать счастья в столице, где прежде никогда не был.
Через несколько дней я прибыл на площадь трех вокзалов. Москва произвела на меня оглушительное впечатление, просто невероятное. Я поехал к нашему дальнему родственнику – Мусе Хайрулину, который жил где-то в Черемушках. Его дом я искал часа два, пока наконец не нашел эту дурацкую типовую девятиэтажку. Родственник оказался неприятным типом лет пятидесяти; он долго не открывал дверь, выспрашивая меня о моих родственниках и знакомых, а когда я уже собирался махнуть рукой и плюнуть на этого гниду, все-таки открыл.
Принял он меня нелюбезно. Сразу предупредил, что в квартире живут его мать, жена, двое детей, хотя я никого из них не видел и не слышал. Муса сказал, что мне надо устроиться в гостинице. Конечно, я готов был сразу уехать, но не знал, к кому и куда обращаться. Когда я объяснил, что деньги у меня есть, родственник согласно закивал, стал кому-то звонить по телефону, прося помочь мне с устройством в гостинице. Потом перезвонил еще кому-то. В конце концов выяснилось, что я могу поехать в гостиницу «Орленок», где мне уже забронирован двухместный номер. Кстати, уже спустя несколько лет я узнал, что на тот момент он был разведен, жил один, а его бедная мама умерла за пять лет до моего приезда. Он, наверное, думал, что я, как бедный родственник, позарюсь на его квартиру. Какое счастье, что у меня были деньги.
Вечером я, заплатив за тридцать дней, устроился в гостинице, которая должна была стать моим вторым домом, и сразу отправился на Красную площадь.
Несколько дней я просто гулял по столице, а потом решил, что нужно устраиваться на работу и думать о будущем, пришлось снова звонить Хайрулину. Он выслушал меня и сухо сообщил, что устроиться на работу без московской прописки невозможно. Я попросил помочь в оформлении этой прописки.
Хайрулин перезвонил мне через час и сказал, что столичная прописка будет стоить три тысячи рублей, и еще я должен буду жениться на какой-то неизвестной особе, чтобы гарантировать себе нормальную московскую прописку. Я был согласен на все условия. В общем, через несколько дней вместе с Мусой приехал какой-то простуженный хмырь, который все время сопел носом, говорил скороговоркой и достаточно невнятно. Он сначала внимательно проверил мой паспорт, затем пересчитал деньги – я дал вперед полторы тысячи рублей. Потом я узнал, что мне еще очень повезло. Родственник и его знакомый вполне могли «кинуть» меня, но они не обманули. Меня повезли куда-то в сторону аэропорта Шереметьево, где стояли заброшенные дома, но считавшиеся строениями в черте города. Там меня ждала женщина лет сорока пяти с помятым лицом и мрачными глазами. При мне ей выдали тысячу рублей, и она поехала в загс. Там мы заплатили еще двести рублей, и нас быстро зарегистрировали. Можете себе представить, эта тетка годилась мне в матери и выглядела на все шестьдесят.
Она напомнила мне, что через шесть месяцев нужно будет подать в этом загсе заявление на развод.
– Разве не в суд? – удивился я.
Все дружно расхохотались.
– В суде разводят только тех, у кого есть имущественные споры, – пояснил хмырь. Кстати, его все называли Вовой, – или если у вас есть несовершеннолетние дети. А если нет ни детей, ни совместно нажитого имущества, которое нужно делить, можно разводиться и через загс. Надеюсь, что вы не будете заводить детей, – добавил он под дружный смех Мусы и моей новоявленной супруги.
Через какое-то время я отдал еще полторы тысячи, но они потребовали сверху еще двести рублей, за услуги в загсе. Пришлось отдать и эти двести. Однако теперь я был женат на москвичке и мог абсолютно законно устраиваться на работу, прописавшись в ее хибаре. Позже я узнал, что она была «профессиональной женой» для таких приезжих, как я, получая с каждого по две тысячи рублей. Вы уже догадались, что оставшуюся тысячу делили между собой мой родственник и Вова. И еще двести рублей платили за оформление бумаг в загсе. А потом еще двести – при быстром разводе. В общем, у своей «жены» я был уже шестым мужем. Говорят, что ее третьим «мужем» был ставший сейчас очень популярным известный артист, которому срочно нужна была московская прописка. И он заплатил ей, кажется, пять или шесть тысяч рублей.
На следующий день я пошел искать работу. Сейчас в это трудно поверить, но в начале восьмидесятых везде висели объявления о приеме на работу. Я отправился на завод ЗИЛ, о котором много слышал, рассудив, что лучше работать на крупном предприятии, где меня не станут теребить и задавать ненужных вопросов. В отделе кадров меня встретили очень любезно – рабочих не хватало по всей стране – и сразу оформили, правда, с испытательным сроком, пояснив, что я должен прописаться у своей московской «супруги». Еще триста рублей ушли на разные формальности, но уже через месяц я работал на заводе, получал около двухсот рублей и был прописан у своей жены в ее покосившемся однокомнатном домике, где она сама, похоже, вообще не бывала.
После месяца проживания в «Орленке» я съехал в дом у метро «Текстильщики», где нашел для себя комнату у милых старичков, сдававших ее приехавшим провинциалам, и пошел в профсоюзный комитет, чтобы рассказать о неприятностях с женой, которая мне сразу начала «изменять». Сидевший в профкоме пожилой мужчина с орденскими планками на груди и культей левой руки слушал меня мрачно и явно недоброжелательно. Не перебивал, но все время морщился, словно от зубной боли.
– Не нужно было так торопиться с браком, – укоризненно сказал мне он.
Хорошо еще, что он не спросил про возраст моей супруги, иначе просто выгнал бы меня из профкома. Я понял, что здесь мне ничего не светит, и, уже уходя, неожиданно вспомнил про своего отца.
– Между прочим, мой отец тоже работал в профсоюзном комитете у нас в городе, и он, как и вы, был фронтовиком.
– В Казани? – уточнил ветеран.
– Да, конечно. На нашем заводе. У нас был большой и дружный коллектив. Там и сейчас работает около трех тысяч человек.
– Как звали отца? – неожиданно поинтересовался «старый хрыч».
