– Нельзя, Гораций, там чужая территория, – стала я
ему выговаривать.
Гораций посмотрел на меня с легким презрением:
«Вечно глупости твердишь, как все женщины!» – говорил его
взгляд.
Но мне было не до взглядов нахального ротвейлера, я
уставилась на дом. Башенка, крыльцо-портик, колонны – все это очень напоминало
рисунок Валентина Сергеевича в тетрадке.
«Дом, который построил Джек». Занятно! Значит, гулял здесь,
смотрел на дом, потом вспомнил и нарисовал по памяти. Очень похоже! Я
вспомнила, как забавно он изобразил Горация. На рисунках был изображен не
просто какой-то ротвейлер, а именно Гораций, с его выражением и в его любимых
позах. Определенно, у Валентина Сергеевича был талант!
– Пойдемте домой, – позвала я Эрика.
Как-то мне стало неуютно. Он тоже поскучнел, и мы быстрым
шагом направились домой.
У парадной на лавочке сидел Олег. Хоть тут-то мне повезло,
он пришел вовремя и увидел нас с Эриком. Я повеселела и чинно представила их
друг другу. И мне показалось, что Олег слегка помрачнел. Эрик поскорее
ретировался.
– Выглядишь ты получше, – нехотя признал Олег.
– Много гуляю на свежем воздухе, ты же видишь. И
Горацию прогулки на пользу. Нельзя собаку только кормить, с ней надо много
гулять и играть в шумные игры.
– Да, Гораций тоже в неплохой форме, – согласился
он. – Слушай, все хотел тебя спросить, на что ты живешь?
– Остались кое-какие деньги от Валентина
Сергеевича, – неохотно призналась я, – только не говори Артему, а то
он попросит взаймы.
– С чего это я буду Артему говорить? – фальшиво,
как мне показалось, удивился Олег. – Да я его сто лет не видел.
Вот врет-то! Но усилием воли я подавила в себе раздражение.
– Так что, как видишь, дорогой, все у меня в порядке,
деньги есть, я не скучаю, ты можешь спокойно заниматься своими делами.
– Но я… – начал было он.
– Знаю-знаю, чувствуешь за меня ответственность. Пожалуйста,
я тебе не запрещаю. Можешь навещать меня, только не так часто, потому что ты
мешаешь моей личной жизни.
Видя, что он стал мрачнее тучи, я мягко добавила:
– Ты не забыл, что мы развелись?
– Вот я и думаю, может, мы поспешили? – уныло
протянул он.
– Нет уж! – я вскочила на ноги. – Как в
анекдоте – умерла, так умерла! И менять мы ничего не будем, то все дело
прошлое.
– Вот, узнаю тебя прежнюю, – улыбнулся он. –
А то я уже беспокоился, какая-то ты стала смирная, говоришь тихим голосом, не
ругаешься.
– Ладно, можешь проститься с Горацием и отбывать к себе
домой. Если что-то будет нужно, я сама тебе позвоню.
Аристид де Бельмон грустно смотрел на меня с обложки своего
романа. Ничего, завтра мы все наверстаем!
Перед сном я достала тетрадку Валентина Сергеевича, еще раз
посмотрела на рисунок дома. Дом несомненно тот же. И собака – Гораций. И что из
этого следует? Только то, что у старика бывали просветления. И стишок Маршака
он вспомнил полностью. Я закрыла тетрадь с тяжелым сердцем.
Проснулась я рано совершенно самостоятельно. Никто не звонил
в дверь и не обрывал телефон. Значит ли это, что началась новая жизнь, что Олег
поговорил со всеми моими мужьями и дал, так сказать, отбой воздушной тревоги?
Будем надеяться на лучшее. А пока все по плану: утренний туалет и водные
процедуры, то есть прогулка с Горацием под проливным дождем. И наконец я
дорвалась до Бельмона, отключив предварительно телефон.
И только вечером, когда я спохватилась и включила телефон
обратно, позвонила рассерженная следователь Громова и сказала, что с утра
требует меня на повторный допрос, и где это, интересно, я хожу, если всем
говорю, что работаю дома, потому что она, Громова, целый день до меня
дозвониться не может.
Единственный ответ, который пришел мне в голову, это «Не
ваше дело», но ведь с работниками милиции нельзя так хамски разговаривать, это
неразумно, все равно что дразнить тигрицу в клетке, у которой сломан замок на
дверце. Я представила себе следователя Громову в образе полосатой тигрицы в
сером костюме и в очках. Зрелище впечатляло. Поэтому я кротко поинтересовалась,
к какому часу мне являться завтра. Громова ворчливо ответила, что к двум.
С утра за всей суетой я не успела сосредоточиться и
подумать, а какого черта, собственно, Громовой от меня нужно на повторном
допросе.
Анна Николаевна Громова сидела в кабинете абсолютно в такой
же позе, то есть писала за столом. Только костюм был другой – в клеточку, а так
все то же самое – блузка, очки и выражение лица. Оторвавшись от своей писанины,
Громова молча выложила передо мной потертую кожаную сумку.
– Узнаете?
– Вроде бы у Луизы была такая, – неуверенно
проговорила я.
– Вы не мнитесь, сумку эту уже опознала соседка, –
строго проговорила Громова.
– А что вы тогда от меня хотите? Нашли убийцу?
– В том-то и дело, что нет, – вздохнула Громова. –
Мы, естественно, предупредили участковых в вашем районе насчет убийства, чтобы
посматривали там, может, что вырисуется. Есть там такой тип, – она
заглянула в записи, – Селиванов Е. К. Несимпатичная личность, алкоголик,
но не бомж, промышляет на помойке бутылками и всякой дрянью. И вот вчера утром
стоял он у магазина и продавал вот эту вещицу, – она протянула мне изящный
футляр от очков.
Старинная вещь в хорошем состоянии. Футляр я сразу узнала,
Луиза мне его показывала. Действительно, красивая штучка, слоновая кость,
инкрустированная перламутром, Луиза говорила, что футляр остался ей от отца.
– Это Луизин, – сказала я.
– В общем, тут как раз совершенно случайно милиция
стала гонять теток у магазина, кто-то и обратил внимание на футляр. Видно же,
что вещь краденая. Так Селиванова и взяли, потом нашли у него сумку. Все там
было цело: косметичка, очки, платочек носовой. Не было только кошелька,
документов – пенсионного удостоверения – и статьи, что вы отдали ей в тот
вечер.
– И что из этого следует? – тихо спросила я, меня
начали одолевать мрачные предчувствия.
– Я продолжаю, – невозмутимо откликнулась
Громова. – Селиванов клянется, что женщину не убивал. Шел, говорит,
вечером, увидел, что она мертвая в будке лежит, и рассудил совершенно
справедливо, что ей сумка больше не нужна. Взял сумочку и пошел себе своей
дорогой.
– Мерзость какая! – не выдержала я.
– Это наш контингент, – вздохнула Громова.
– И вы ему верите? – вскричала я. – Верите,
что не он убил?
– Как ни странно, верю. Во-первых, характеризуется он
как человек тихий, мухи, что называется, не обидит, – усмехнулась
Громова. – Во-вторых, если бы вы его видели, вы бы тоже поверили. Он уже
до такой стадии истощения дошел, что ему не то что шнуром задушить, ему и сумку
вырвать-то у здорового человека – и то проблема. Физически он на убийство не
способен.
