Дядя Миша витиевато выругался. Похоже, поняли его прекрасно
– тохарец угрожающе взмахнул автоматом, и Корявый на всякий случай примолк…
Лицо у него, впрочем, казалось не особенно испуганным – битый жизнью зек
смекнул, что Данила нет, и нет его автомата, если бы тохарцы его пришили в
отдалении от лагеря, оружие непременно принесли бы с собой… Данил видел, что
Корявый начинает уже спокойно оценивать ситуацию.
Реакции Валентина определить было гораздо труднее – он все
еще перхал и кашлял, валяясь лицом вниз. Старый азиатский способ: на дно мешка
мелко крошится табак, накидывается часовому на голову, и человек моментально
захлебывается едкой пылью… Главное – подкрасться бесшумно.
Ларе приходилось тяжелее всех – Данил рассмотрел ее
испуганное личико. Торчавший перед ней тохарец пялился на нее так, что долго
думать над его намерениями не было нужды. Тот, что с ружьем, самый, похоже,
старший, что-то ему крикнул – но молодой, засмеявшись, отделался короткой
фразой, шагнул к девушке вплотную и принялся обстоятельно, неторопливо лапать,
разорвал на груди маечку…
Данил поднял автомат, положил ствол на подходящий сук.
Конечно, целился он не в сексуально озабоченного, а в того, что стоял с
автоматом. В голову – тут не до вежливости…
Положил палец на курок.
Тохарец с автоматом дернулся, в полной тишине разжал руки.
Выпустил автомат и стал падать, подламываясь в коленках. Данил видел у него во
лбу аккуратную дырочку – но сам-то был тут ни при чем!
Секундой позже пожилой с ружьем за спиной медленно повалился
ничком. Данил перебежал за соседнее дерево, уже приблизительно прикинув, откуда
лупит из бесшумки неизвестный, но превосходный стрелок. Пожалуй, являть себя
публике в автоматном грохоте пока что рановато…
Трое, побросав вещи, оторопело стояли над рюкзаками, все еще
не веря. Данил их прекрасно понимал – тут не сразу и опомнишься… Только
молодой, прижавший Лару к бедру и самозабвенно расстегивавший на ней джинсы,
ничего не видел и не слышал вокруг, словно токующий глухарь…
Стряхнув оцепенение, один из тохарцев завопил. Молодой
наконец недовольно оглянулся, до него медленно-медленно стало кое-что доходить…
Корявый – молодец, бля! – рухнул наземь, закрывая голову руками, чтобы не
угодить невзначай под пулю. И тут же упали те трое, скошенные, как можно
угадать, одной очередью – короткой и меткой.
Один-единственный из налетчиков, оставшийся в живых,
заметался, словно бы отмахиваясь от невидимок, обступивших его со всех сторон,
он почему-то побежал прочь от лошадей, опомнился, кинулся назад, к низкорослым
разноцветным конькам, преспокойно стоявшим на привязи…
И упал, нелепо взмахнув руками. Тишина, только Лара пару раз
всхлипнула и умолкла, пытаясь привести себя в порядок, но как это сделать со
связанными руками? Данил ждал, держа автомат стволом вверх, стоя так, чтобы
моментально крутнуться куда надлежит, полоснуть очередью и залечь. Как ни шарил
взглядом, не мог обнаружить ни малейшего шевеления.
Потом что-то сдвинулось с места, медленно продвигаясь к
рухнувшей палатке, на открытое пространство… Сначала показалось, что это
зашагал отдаленный куст.
Но это, конечно, был человек – в «лохматом» камуфляжном
костюме, словно бы дробящем очертания фигуры из-за множества нашитых на него
лоскутков и полосок самой разнообразной формы, в нашлемнике, больше всего
напоминавшем болотную кочку. По цвету все это идеально сливалось с окружающей
растительностью. Несмотря на покрывавшие лицо зеленые полосы, можно без труда
определить, что человек очень похож на нападавших – столь же раскос и скуласт.
Данил выжидал. Человек спокойно опустил такой же, как у
Валентина, АС (только увитый камуфляжными ленточками), положил его, поднял руки
ладонями вверх и крикнул:
– Я – Борус!
Облегченно вздохнув, Данил опустил автомат и пошел к нему.
Глава 15
Четверо плюс один
Дядя Миша уже встал и, матерясь, пилил ножом Ларины путы –
это оказалась не веревка, а колючий волосяной аркан.
– Довольно вовремя… – сказал Данил, пожимая руку
тохарцу.
– А разве вас не предупредили, что я могу появиться в
самый неожиданный момент?
Под камуфляжем плохо угадывалась его фигура, но уже видно
было, что кличка дана не зря.
[4]
На голову ниже Данила и
явственно шире в плечах, он стоял, прочно расставив ноги, и загадочным
восточным взглядом изучал сцену. Сцена, надо признать, была не рядовая: зло
храпящие лошади у кедра, раскинувшиеся в нелепых позах трупы – мертвецы всегда
выглядят чуточку нелепо и крайне похожи на кучи пустой одежды, перхающий и
кашляющий Валентин, Лара в обрывках майки и расстегнутых джинсах, на смятом
зеленом полотнище лежат россыпью гранаты без запалов. Погода вокруг прекрасная,
меж деревьев льются солнечные лучи, мир вокруг сияет чистой зеленью…
– Давно идете за нами? – спросил Данил.
– Неужели засекли? – чуть усмехнулся Борус.
– Нет, конечно. Просто подумал…
– Примерно с восьми вечера, вчера. Хотел ждать вас в
точке рандеву, но потом решил пойти наперерез, взглянуть, как идете…
– И как идем?
– Вполне прилично…
– Боже мой! – надрывно вскрикнула Лара. Глаза у
нее стали совершенно безумными. – Вы что, охренели все? Тут лежат…
столько… а они светскую беседу…
Рухнула на колени, и ее стало выворачивать. Данил кивнул
дяде Мише, и тот, совсем невежливо уцапав девчонку за роскошную золотую косу,
передвинул правее, чтобы не запачкала рвотой оружие и рюкзаки. Данил терпеливо
ждал. Убедившись, что в желудке у нее не осталось ни единой капельки,
удовлетворенно покачал головой. Лара попыталась приподняться, упираясь руками в
землю, ее затрясло в истерике. Данил с превеликим удовольствием, подняв ей
голову, залепил две оглушительных пощечины. Пригляделся, подумал и влепил еще
парочку. Подействовало. Едва она попыталась всхлипнуть, поднял на ноги и заорал
в лицо:
– Заткнуть пасть! Убью! Кому говорю, заткни пасть!
Кладоискательница хренова!
У нее прямо-таки в зобу дыхание сперло. С ней, конечно, в
жизни так не обращались. Данил отвесил ей последнюю, пятую оплеуху, на сей раз
скорее символическую. И сказал тише, но столь же зло, глядя в оторопевшее от
шока и обиды бледное личико с огромными глазищами:
– Ну, довольна? Довольна, спрашиваю? Когда я тебе
говорил, что все это всерьез, я это и имел в виду. Если закатишь истерику, если
будешь хныкать, брошу к чертовой матери, ногу подстрелю и брошу, влеплю пулю в
мякоть и оставлю бинт, чтобы смогла перевязаться и ползти. Если Бог тебя не
бросит, выползешь, а подохнешь… Будешь еще когда-нибудь гоняться за кладами?
Лара беззвучно закрыла и открыла рот, ей чертовски хотелось
плакать, но она боялась. Он ухмыльнулся про себя – вот так и учат жизни –
подтолкнул ее к ручью:
