– Ну рассказывай. – Никита откинулся на спинку
стула и посмотрел на меня с любопытством, чуть склонив голову набок.
Мне показалось, что время пошло вспять, и я снова –
влюбленная девятиклассница. Снова сердце забилось неровно, захотелось опустить
глаза в пол и дурацки захихикать.
Однако с девятого класса я все‑таки немножко поумнела
и не стала с ходу выкладывать Никите лишнее. Я рассказала ему, что занимаюсь по
поручению газеты расследованием махинаций с недвижимостью и что по ходу дела
узнала про интерес, который проявляют по отношению к Новоапраксинскому
химкомбинату, и решила приехать сюда и поглядеть собственными глазами, какой
интерес может представлять это предприятие для богатых и влиятельных людей?
Этим осторожным вопросом закончила я свою тираду, невольно
оглядевшись по сторонам и вспомнив раздолбанную дорогу, полупустые коридоры и
Сидорова с его кувалдой.
Видимо, у Никиты накипело, я задела его за живое, и он
заговорил горячо и взволнованно:
– Наш директор… не тем будь помянут, уже два года назад
должен был выйти на пенсию, и там ему самое место, но у него с прежних времен
везде, где только можно, остались связи и большая мохнатая лапа в Москве, в
министерстве. Поэтому он сидит в своем кресле насмерть, как двадцать восемь
панфиловцев под Москвой, и никому свои позиции сдавать не собирается. А
комбинат он губит! Он упорно и целенаправленно ведет его к банкротству!
Никита вскочил с места и забегал по кабинету. Я с трудом
скрыла улыбку – такой он был забавный.
– Два года назад уехал встречать Новый год на Канарские
острова, не оставив распоряжений по уплате налогов. Я сунулся в бухгалтерию,
срочно нужно проплатить большую сумму, а главбух без санкции и без подписи
директора отказывается. Она тоже в пенсионном возрасте и только на дружбе с
Марленом Касьяновичем и держится, поэтому без его приказа и пальцем не
шевельнет. Это директора нашего так зовут – Марлен Касьянович, – пояснил
Никита и продолжил: – В результате у нас появилась недоимка по налогам, на нее
набежали пени и штрафы, и все это растет как снежный ком!
Никита оглянулся на меня, требуя сочувствия, но его речи не
произвели на меня сильного впечатления. Потому что я не очень‑то
понимала, что такое недоимки, пени и штрафы. То есть слова‑то известные,
но вот как их применить конкретно…
– Наш комбинат, – продолжал Никита, –
закрытое акционерное общество, и этому обществу принадлежат несколько зданий в
Петербурге. Можно было вовремя продать какое‑нибудь из этих зданий,
расплатиться с бюджетом и сохранить все остальное. Вместо этого Марлен
помаленьку распродал все имущество за гроши, все вырученные деньги распределил
между главными акционерами, а налоговые долги продолжают расти, и все идет к
тому, что комбинат объявят банкротом и выставят на продажу.
– Но если ваш комбинат – акционерное общество, то вы
можете переизбрать директора? – вклинилась я в горячий Никитин монолог,
потому что мне надоело слушать про бюджет, налоги и акционеров.
– Как бы не так! – заорал Никита. – Марлен со
своими приближенными набирает пятьдесят один процент акций, контрольный пакет,
а это значит, что он может провести на собрании такое решение, какое хочет. А
хочет он одного: чтобы его оставили в покое, чтобы он понемногу распродавал
имущество комбината. Причем продает все за гроши, лишь бы что‑то каждый
раз оседало в его личном кармане.
Внезапно я тоже ощутила, что хочу одного: посидеть с Никитой
где‑нибудь в уютном живописном месте и поболтать о прошлом. А слушать про
директора Марлена Касьяновича мне уже порядком надоело. Я вытащила сигареты и
огляделась в поисках пепельницы. Ее не было. Никита, поймав мой взгляд, высыпал
карандаши и скрепки и придвинул мне пустой пластмассовый стаканчик. Несмотря на
то, что я призывно помахала перед ним зажигалкой, прикурить мне рыцарь с
химкомбината не дал, пришлось обслужить себя самой.
– Если бы ты видела, какую он себе отгрохал
дачу! – продолжал Никита развивать наболевшую тему про директора.
Я оживилась: про дачу стало гораздо интереснее.
– Это не коттедж, это дворец! Честное слово, Петр
Первый жил в гораздо худших условиях!
– Ну уж, – усмехнулась я, – а как насчет
Екатерины Второй?
– Ты думаешь, я преувеличиваю? – Никита так
разгорячился, что даже не заметил моего сарказма. – Во всяком случае,
летний дворец Петра Первого, тот, который в Летнем саду, – меньше, чем
марленовский особняк!
Взъерошенный, он совсем не похож был на комиссара Каттани.
Насколько я помнила Никиту, завидовать чужим особнякам было не его амплуа. Я
поняла, что тут все гораздо серьезнее.
– Постой, дорогой мой, – мягко прервала я
Никиту, – а какой интерес может представлять ваш комбинат для больших
людей? Для очень больших людей? Я, конечно, понимаю, что тебя и тех, кто
работает на комбинате, все это очень волнует и расстраивает, ты болеешь душой
за рабочих и за общее дело, но ведь в масштабах города этот объект не
представляет большого интереса? Старое, запущенное здание, далеко от города,
оборудование явно устарело…
– Ты не совсем права. – Никита внезапно успокоился
и поглядел очень серьезно. – Нищета, запустение, безлюдье, Сидоров с
кувалдой – все это производит отталкивающее впечатление, но нельзя на этом
основании делать выводы о никчемности комбината. У нас есть цеха с хорошим современным
оборудованием, но оборудование это простаивает, потому что поставщики
приостановили отгрузку сырья. Сырье не отгружают, потому что у нас нет денег,
чтобы за него расплатиться. Нет сырья – нет продукции, нет продукции – опять‑таки
нет денег… Получается порочный круг! – Никита подошел к окну и
отвернулся. – А если даже удается выбить откуда‑то деньги, их
снимают с нашего счета в качестве штрафных санкций за налоговые недоимки! Из‑за
отсутствия денег мы потеряли всех специалистов: людям же нужно семьи кормить,
они не могут сидеть здесь, в Новоапраксино, и ждать, пока улучшится
экономическая ситуация… Остались только Сидоровы…
Я прикинула, что можно выжать из всего горячего монолога
Никиты на предмет написания статьи. Получалось, что ничего. Статья получится
самая обычная и дико скучная. В самом деле, о таком уже писали, и не раз, и
читают такие статьи только бабушки‑пенсионерки и отставники‑ветераны.
Я представила себе лицо Гюрзы, когда я принесу ей такую статью. Лучше и не
пробовать. Но отчего‑то несчастный комбинат привлек внимание Петра
Ильича? Что он нашел в комбинате такого привлекательного для себя? Хоть я и
плохо его знаю, но успела убедиться, что Петр Ильич – это такой человек,
который зря ничего не делает…
– Из этого порочного круга нет выхода? – задала я
вопрос чисто из вежливости.
Я вижу только один выход, – печально произнес
Никита, – нужно получить заем в банке, достаточно долгосрочный, чтобы
успеть поднять производство и выйти из финансового пике… И мне удалось даже
найти влиятельного человека, который проявил интерес к нашим проблемам и начал
подготовку кредитования… Но его убили, убили в собственном подъезде…
