Во всяком случае, мириться с этим настоящий советский
студент Березкин никак не мог!
После этого происшествия кое‑кто перестал здороваться
с Березкиным, а одна знакомая девушка сказала: «Я все думала: кого‑то ты
мне напоминаешь! Только теперь поняла, кого – Павлика Морозова».
Березкину это сравнение польстило: он видел портрет Павлика
Морозова в энциклопедии, и ему понравились горящие глаза юного ленинца, его
чистый, открытый взгляд…
К окончанию института Березкин занимал в комитете комсомола
заметный пост, был, несмотря на молодость, членом партии, и самое главное – его
серьезный неулыбчивый покровитель, которого боялись не только в парткоме
института, составил о нем окончательно положительное мнение и рекомендовал
своего юного друга в райком комсомола.
Здесь Алексей тоже нашел много возмутительных проявлений
чуждой идеологии. Встречи с неулыбчивым покровителем стали более редкими, но от
этого не менее содержательными. Теперь они обычно происходили на специальной
квартире, с соблюдением некоторых мер конспирации. Оказалось, что зараженные
чуждой идеологией люди тоже зачастую имеют влиятельных покровителей, и
действовать против них нужно осторожно и вдумчиво. Как и действовал на новом
поприще Алексей Игоревич Березкин.
Постепенно, благодаря продуманной и целенаправленной
поддержке неулыбчивого покровителя, Березкин занимал все более и более
значительные посты, но тут случилось страшное: чуждая идеология проникла на
самый высший уровень, и борьба с ней сделалась практически невозможной.
«Рыба гниет с головы», – сказал неулыбчивый
покровитель.
И он был прав. Над бескрайними просторами страны все сильнее
и явственнее разносился запах гниющей с головы рыбы.
События развивались с катастрофической скоростью. Страна
менялась на глазах, и однажды утром Березкин ее просто не узнал.
Страна стала другой, но неулыбчивый покровитель оставался
все таким же: неулыбчивым, серьезным и надежным, как скала.
В новых обстоятельствах линия его поведения изменилась. Если
раньше он придавал определяющее значение идеологии, то теперь говорил, что на
первый план вышли экономика и финансы. И очень вовремя помог своему молодому
другу занять заметный пост сначала в финансовом комитете мэрии, а потом – в
очень важном Комитете по управлению городским имуществом.
Сам покровитель давно уже перебрался в Москву и водил там
дружбу с человеком, которого прежде не допустил бы ни в одну серьезную
организацию, не принял бы в партию, не утвердил бы ни на одну стоящую
должность.
Новый друг неулыбчивого покровителя был, как раньше
выражались, лицом еврейской национальности, что само по себе делало его в
глазах Березкина совершенно чуждым, неприятным и подозрительным. Мало того,
этот человек, Михаил Львович Ярославский, был капиталистом, миллионером из
новых, то есть очевидным классовым врагом, агентом влияния. Именно с такими
людьми Березкин боролся всю свою сознательную жизнь, а теперь приходилось
действовать в интересах Ярославского, у которого чуждая идеология была написана
на лице, выступала изо всех пор…
Но Алексей Игоревич за последние годы стал достаточно гибок
и понимал, что в тактических целях, ради решения важнейших задач можно пойти на
временный союз с кем угодно – даже с явным классовым врагом. Что он при этом
считал важнейшей задачей, главной стратегической целью, ради которой готов был
пойти на любые компромиссы, Алексей Игоревич предпочитал не уточнять.
Дело в том, что он уже давно не верил в построение светлого
будущего, и его стратегической целью стали большое богатство и большая власть,
а такая цель волей‑неволей диктовала и соответствующие средства.
Со своим неулыбчивым покровителем он встречался теперь еще
реже, но встречи эти были важны, как никогда. Березкин давно уже просил, чтобы
покровитель помог ему с переводом в Москву, где кипела настоящая жизнь и
делались настоящие деньги. Покровитель обещал ему, но как‑то уклончиво,
часто повторяя, что в Петербурге ему тоже нужен свой человек. Наконец в одну из
последних встреч он сказал, что устроит этот перевод, если Алексей Игоревич
поможет Ярославскому приобрести один из крупных объектов недвижимости. Сначала
задача показалась Березкину несложной: предприятие, о котором шла речь, успешно
двигалось к банкротству, после которого провести закрытые торги с заранее
предрешенным результатом не составило бы для Березкина труда. Однако, наблюдая
за развитием событий и понемногу подталкивая их в нужном направлении, Алексей
Игоревич вдруг понял безошибочным чутьем матерого номенклатурного волка, что у
него появился неизвестный враг, такой же опытный и хитрый, как он сам, но
имеющий перед ним очень важное преимущество: Березкин своего противника не знал
и поэтому не мог предпринять разумных шагов, не мог нанести ответного удара.
Кульминацией деятельности его неизвестного врага стала серия
газетных публикаций, подписанных каким‑то никому не известным Александром
Кречетовым. Тщательно выстроенная газетная кампания сначала исподволь привлекла
внимание публики к операциям в сфере коммерческой недвижимости, дала понять,
что в этой области делаются темные дела и творится криминальный беспредел, а затем
на эту подготовленную почву упали невесть откуда появившиеся документы за его,
Березкина, подписью…
Еще больше осложняло ситуацию то, что одновременно с
проведением газетной кампании произошло два убийства.
Первое – убийство Алевтина Фадеевой, преданной и
исполнительной женщины, чьими услугами Березкин пользовался, когда нужно было
связаться с очередным покупателем или арендатором объекта, чтобы не светиться
самому, – Алексей Игоревич расценил, как очередной удар в тайной войне,
которую вел против него неизвестный противник.
Алевтина была полезна, надежна, неболтлива, ее потеря
неприятна, но поправима – найти человека на ее место не составит труда, и одна
кандидатура уже была у Березкина на примете. Но если эта смерть казалась вполне
понятной и объяснимой, то убийство Антонова, коллеги и соперника, такого же,
как сам Березкин, заместителя председателя Комитета, чрезвычайно удивило
Алексея Игоревича.
Грешным делом он подозревал, что именно Антонов – его тайный
враг, именно он затеял всю эту партизанскую войну. Смерть Антонова никак не
укладывалась в эту концепцию, она была непонятна и, как все непонятное, пугала
и настораживала.
Антонов был серьезным противником, он гораздо дольше, чем
сам Березкин, варился в номенклатурном котле, имел большие связи, но он был
предсказуем, Березкин знал его слабости и уязвимые места и мог воспользоваться
ими, например, неумеренной страстью Ивана Андреевича к полноватым молодым
блондинкам. Теперь же приходилось перестраиваться, высматривать в своем
окружении другого врага, причем Березкин постоянно чувствовал этого врага у
себя за спиной, ощущал его дыхание, ловил на себе его пристальный угрожающий
взгляд…
Конечно, сейчас, после идиотских газетных публикаций,
сторонним наблюдателям, да и тем, кто много лет проработал во властных
структурах, стоптал не одну пару ботинок в коридорах власти, может показаться,
что позиции Березкина пошатнулись, что он не удержится на своем посту. Поэтому
так изменилось отношение к нему обслуги, чутко, как барометр, определяющей
влиятельность и перспективы руководящих работников.
