Задолго до разгара сезона гостиница поместила в местной газете объявление, приглашая временных нянь. Когда Урсула предупредила Джеральда, что хочет откликнуться на объявление, будет отлучаться на один или два вечера в неделю (хоть какая-то отдушина), он впал в ярость. Это работа для деревенщины, для таких, как Дафна Бетти! Она бы еще в прислуги пошла! Урсула чуть ли не впервые услышала из уст Джеральда слово «деревенщина». Тяжелое темное лицо налилось кровью, на лбу и висках выступили вены, похожие на заскорузлые корни. В таком случае она, конечно же, не пойдет на работу, поспешила ответить Урсула. Но потом ломала себе голову, откуда взялись эти комплексы насчет «деревенщины» и «прислуги».
О родителях Джеральда она почти ничего не знала, он никогда о них не говорил, сказал только в самом начале, как их звали. Они давно умерли, отец был мастером-печатником, а он — единственный ребенок. Теперь Урсуле пришло в голову, что его мать, возможно, ходила убираться к зажиточным женщинам — или это слишком «психологическое» объяснение? Но глубоко вникать она не стала.
Наконец Джеральд приступил к новому роману, которому суждено было стать последним: «Меньше значит больше». Он преобразился, казался помолодевшим, счастливым, силы вернулись к нему. Он писал неотрывно и закончил работу за шесть месяцев. Когда издатели предложили ему съездить на литературный фестиваль в Хэй-он-Вай, Джеральд с готовностью согласился, надеясь встретить там знакомых и выступить с публичным чтением — он умел и любил читать свои тексты вслух.
Те времена, когда Урсула ездила с Джеральдом, порой по его просьбе, давно миновали. Он не звонил ей, пока был в отъезде, хотя долго разговаривал по телефону с девочками. Вернувшись, Джеральд ни словом не обмолвился о фестивале, о том, как прошло мероприятие, кого он видел. Вместо того чтобы, как обычно, передохнуть после книги, а потом приняться за сбор материала, снова приковал себя к письменному столу.
Так, во всяком случае, думала Урсула. Джеральд не извещал ее о своих намерениях, и это было странно, потому что и в самые плохие для их отношений периоды, даже после ее демарша по поводу романа «Впроголодь», Джеральд всегда сообщал ей, что приступил к новой книге. Он просто не мог удержаться, в первую неделю работы его обычно распирало от счастья, энергия била струей. Если б он мог поделиться радостью с кем-то другим, помимо Урсулы, он бы так и сделал, но никого рядом не оказывалось, а потому он сообщал ей:
— Сегодня взялся за новую!
И Урсула так и не собралась с духом ответить: «Ну и что?» Энтузиазм Джеральда, вопреки всему, трогал ее.
— Все хорошо. С самого начала поймал верный тон. Думаю, выйдет что надо.
Разумеется, время шло, и в нем росла тревога, сомнения, терзания. Урсула с легкостью читала все это по его лицу, хоть Джеральд и сдерживался. С тех пор как она перестала перепечатывать его рукописи, Джеральд не рассказывал Урсуле, о чем пишет, иногда лишь говорил о практической работе: бумага кончается, или что сегодня он отвозит главу машинистке.
На этот раз Урсула была уверена, что Джеральд работает с лихорадочной поспешностью, однако он ничего не сказал ей о новом замысле. Ей подумалось: может быть, он взялся не за роман, а за автобиографию, хотя и заявлял неоднократно, что никогда не станет ее писать. Примерно тогда же он предупредил Урсулу, что пригласил на выходные Титуса Ромни с женой. С Ромни Джеральд познакомился в Хэй-он-Вай.
— Поклонник, — пояснил он.
— Он — твой?
— Разумеется, не я же — его. Впервые услышал его имя месяц назад.
Урсула только плечами пожала, но потом вспомнила, кто такой Ромни. Вроде бы Постль упоминал о нем. Наверное, один из его авторов.
— Не волнуйся, ночевать они не останутся. Могут поселиться в гостинице, если хотят. Но угостить их воскресным ланчем мы ведь можем? Приедут девочки, мы помучаем этих Ромни, позабавимся.
— Прелестно.
— Бога ради! — нетерпеливо отмахнулся Джеральд. — Он слабак.
После очередного обследования кардиолог порекомендовал коронарное шунтирование. По всей видимости, предстояло заменить участки двух артерий. Если Джеральд не согласится на операцию, можно усилить дозы лекарств и еще на какое-то время продлить его жизнь, при условии, что он будет беречь себя. Кроме того, возможны неприятные побочные эффекты: бессонница, кошмары, но если сделать шунтирование…
— Согласен, — перебил врача Джеральд. Кошмаров у него и так хватало. — Когда можно сделать операцию?
Урсула сидела рядом с ним. Кардиолог вполне мог принять их за преданных, много лет проживших в любви и согласии супругов. Жена намного моложе, она обеспокоена, но не теряет головы и станет примерной сиделкой.
— Должен вам сказать, мне очень нравятся ваши книги, — сделал комплимент врач.
Джеральд и не догадывался, что это человек узнал его.
— Спасибо на добром слове, — отозвался он.
Медицинская страховка покрывала все расходы. Операцию назначили на следующую неделю. Медсестра предупредила, что нога, из которой возьмут сосуд для замены, будет заживать дольше, чем прооперированные артерии.
— Уверен, все пройдет замечательно! — ответил Джеральд. — Жду не дождусь.
В машине, по пути домой, он предупредил ее:
— Ни слова моим девочкам!
— Я этого не слышала.
— Все ты прекрасно слышала.
Он продолжал работу. Над чем — Урсула не знала. Сидел в кабинете все утро и большую часть второй половины дня. Она ждала, когда он повезет рукопись Розмари, но Джеральд почти не выходил из дому, только гулял в саду или добирался до края утеса. Пока что он печатал сам. Он всегда сам перепечатывал черновик, с тех пор как Урсула отказалась ему помогать, но не мог подготовить рукопись к сдаче в издательство. Из-за двери кабинета доносился перестук клавиш и сердитое бормотание: приходилось вымарывать очередную ошибку.
Может быть, он не хотел показывать текст Розмари. А жене? Какое ей дело, в очередной раз спрашивала себя Урсула. Она привыкла относиться с полным равнодушием ко всему, что делает Джеральд, ей было безразлично даже, жив он или умер. Но теперь она готова была забыть обиду и унижение, помочь ему, словно не поставила точку на той книге, «Впроголодь». Она так и не предложила Джеральду перепечатывать рукописи, но пристально наблюдала за ним и заботилась о нем, как никогда прежде.
Операция должна была состояться в четверг. Не спрашивая Урсулу и ничего с ней не обсуждая, Джеральд принял как данность, что во второй половине дня в среду она отвезет его в больницу. Потом она вернется домой и, словно любящая встревоженная жена, позвонит врачам в четверг вечером. Ей скажут, что состояние пациента «удовлетворительное», она снова позвонит утром, а когда разрешат визиты, приедет к нему.
О визите Ромни она забыла. Джеральд напомнил ей. Впрочем, с такими гостями хлопот немного. Она всегда готовила по воскресеньям отбивные для Джеральда и девочек, просто на этот раз взяла кусок мяса побольше. Джеральд сидел, положив на колени сигнальный экземпляр «Меньше значит больше», а на стол — несколько томов Британской энциклопедии. Человек с больным сердцем — учитывая его склад ума, он, вероятно, пытался осмыслить путь, по которому бежит кровь в его венах. Она протискивается сквозь забитые тоннели, каждый раз все-таки достигает конечной станции и вновь отправляется в путь, чтобы вновь пробиваться через артерии, с каждым разом становящиеся еще на микрон уже.
