Но если я только попробую рассказать всю эту историю майору
Синицыну, он, во-первых, не поверит. И во-вторых, тоже. Для того чтобы он
поверил, придется рассказывать о том, что произошло со мной двадцать лет назад,
но я ни за что не расскажу. Просто не могу. К тому же он все равно не поверит.
И Карабасу я не помогу, и себя в невыгодном свете выставлю.
А если милиция узнает, что я скрываю человека, которого обвиняют в убийстве,
тогда будет совсем плохо…
Размышляя таким безрадостным образом, я вошла в свой подъезд
и вызвала лифт.
Вот и получается, что, кроме меня, никто не будет
расследовать убийство Меликханова. Потому что милиция ищет сбежавшего Карабаса
и больше ничем не занимается. Поэтому сейчас мне нужно спрятать Антона
Степановича подальше, а уж потом, когда у меня будут развязаны руки, я выясню,
кто убил шефа и зачем. Для этого мне надо узнать о нем как можно больше. Я знаю
только, что он делал двадцать лет назад — едва не убил семилетнюю девочку в
старом заброшенном доме. А также что три дня назад он вступил в должность
управляющего филиалом банка… В этом промежутке с Меликхановым случилось что-то
такое, за что его убили. И я непременно выясню, что это было.
В этом месте я сама себе удивилась. Куда делась запуганная
пичуга, покрывавшаяся испариной, едва лишь незнакомый мужчина приблизится к ней
на несколько шагов? Что случилось с моими комплексами? Раньше я впадала в
панический ужас при одном только воспоминании о том эпизоде. Раньше я боялась
любых ссор, даже разговоров на повышенных тонах, сейчас чувствую себя
достаточно сильной для того, чтобы заботиться о Карабасе. Неужели
двадцатилетний кошмар закончился со смертью его участника?
«Кто бы ни был убийца Меликханова, — мысленно
произнесла я, — мне он сослужил хорошую службу».
Тут я заметила, что лифт приехал и двери его давно
гостеприимно раскрыты.
Я открыла дверь своим ключом и наткнулась на какое-то
препятствие, которое оказалось сестрой. Сестрица мыла пол в прихожей —
капитально, согнувшись в три погибели, возя по мокрому линолеуму тряпкой.
Казалось бы — что такого особенного? Ну, моет женщина пол,
эка невидаль! Но я удивилась не тому, что Сашка делает это в пол-одиннадцатого
вечера, — мало ли у кого какой график уборки. Надо знать мою сестру — она
ужасно ленива и ненавидит любую домашнюю работу. Не домашнюю, впрочем, тоже. И
заставить ее, допустим, помыть посуду или почистить картошку с детства было не
просто. Когда я подросла, все хозяйство легло на мои плечи, поскольку матери
вечно не было дома — она трудилась на двух, а то и на трех работах, чтобы хоть
как-то свести концы с концами.
Отчасти в хорошую сторону повлияло на Сашку замужество —
третье, с Генкой. Да и то она больше сюсюкает с ним и лезет с поцелуями, а
готовит и убирает мама.
Поэтому я очень удивилась и решила, что назавтра ожидаются у
нас гости. Или к Генке придет кто-нибудь важный смотреть макет фанерного
телефона.
Сестра оглянулась на звук отпираемой двери, и я
приготовилась к обороне. Вы покажите мне такую женщину, которая радуется, когда
ходят в ботинках по чисто вымытому полу. Уж на что у мамы спокойный характер,
но и она, бывало, рявкнет на нас с Сашкой и тряпкой замахнется. Однако сестра
ничего не сказала, даже не нахмурилась, а пробормотала приветствие и снова
принялась возить тряпкой по полу. Я сняла туфли и прошла босиком к себе.
— Обожди, я еще ванну не мыла! — крикнула вслед
Сашка.
Ванна — это что-то новенькое, вряд ли кто-то из Генкиных посетителей
захочет принять в нашем доме ванну. Стало быть, сестра старается не из-за
Генки. И тут до меня дошло: это она пытается меня задобрить после вчерашнего
крупного разговора! Надеется, что я передумаю и не стану выгонять их с Генкой
из дома. И что интересно, если бы такое случилось раньше, семейка меня бы и
слушать не стала. То есть не приняла бы всерьез все мои угрозы, они решили бы,
что я просто временно взбесилась от одиночества и неудовлетворенных желаний
(дословно цитирую сестру) и к утру все пройдет и останется по-старому.
Между прочим, это очень приятное чувство, когда с тобой
считаются. Мама рассеянно кивнула мне, как всегда занятая телевизором. В
прихожей подсыхал чисто вымытый пол, из ванной доносился шум воды. Я на
цыпочках пробежала по коридору и негромко стукнула в дверь комнаты сестры.
Мой шурин — или зять? — как всегда возлежал на диване,
глубокомысленно уставившись в потолок. Это означало, что Гена обдумывает
очередной гениальный проект, по нашим же с Тинкой наблюдениям, он просто спал с
открытыми глазами.
— Привет! — сказала я.
— Чего тебе? — Он испуганно встрепенулся и даже
подобрал под себя ноги в рваных носках.
— По делу, — коротко ответила я и присела на край
дивана, — слушай, у тебя ведь квартира пока свободна?
— Ну-у… — Глаза его забегали, он хотел нахамить
привычно — мол, какое твое собачье дело, да что ты все вяжешься, но вовремя
вспомнил, что было вчера, и промолчал, видно, здорово я нагнала на него страху,
прогуливаясь по квартире с топором.
— Так свободна или нет? — настаивала я.
— В принципе да, — осторожно ответил Генка, и я по
его бегающим глазам тотчас сообразила, что мерзавец, конечно, свою
однокомнатную квартирку давно уже сдает. Или пускает в нее кого-то. Но ни за
что не признается, потому что дойдет до сестры, и она устроит скандал. Денег-то
он ей не дает, все на себя, любимого, тратит!
— Слушай, Гена, — терпеливо, как маленькому,
объяснила я, — мне дела нет до того, что ты обманываешь мою сестру. Это
ваши с ней проблемы, решайте их сами. Мне сейчас нужно место, где мог бы
поселиться один человек. Дня на три, не больше. Можешь устроить? Само собой, не
бесплатно.
Генка поерзал на диване, задумчиво поглядел на потолок,
потом подсчитал что-то, шевеля губами.
— Сегодняшний день тоже считается, — нагло заявил
он.
— Побойся бога, сейчас уже одиннадцать часов! —
вскричала я.
— Полторы тыщи в день! — не слушая, твердил Генка.
— Да ты офонарел, что ли, совсем от жадности? —
ахнула я. — У тебя там что — гостиница пять звезд?
— Деньги вперед, не нравится — других найду! —
твердо стоял на своем Генка, и я полностью уверилась, что он сделал из своей
квартиры постоянный источник дохода. Подумать только, а в семью даже на питание
не давал, ел-пил за мой счет!
Но время поджимало, и мы сторговались за тысячу в день, и то
только потому, что я пригрозила сдать его сестре со всеми потрохами. Генка
испугался, что малина накроется медным тазом, и согласился.
— Но чтобы через три дня хахаль твой выметался! —
строго велел он, отдавая мне ключи.
— Да он мне не хахаль вовсе… — начала было я.
— Да мне без разницы! — махнул рукой Генка, но
я-то видела, что он заинтригован и сильно сокрушается, что нельзя обсудить мое
поведение с сестрой.
