— Она не рассказывала.
И по поведению Джоан Селлвей, по тому, как она замкнулась, подавила сильное раздражение, Свонни поняла, что Джоан никогда не хотела знать о жизни матери до ее замужества. Вероятно, даже просила Хансине никогда не упоминать о тех годах в присутствии ее мужа Рональда, а потом и сына Пола. Ее мать была прислугой. Раболепствовала перед матерью этой женщины. С какой стати ее должна допрашивать женщина, ничем не лучше ее самой — хозяйки такого красивого дома в Борхэмвуде, матери будущего сына-доктора? Может, эта женщина пришла высмеять ее, наговорить гадостей из-за простого, даже позорного происхождения ее матери?
Свонни поняла, что давить на Джоан нет смысла, та ничего не расскажет, потому что знает не больше, чем сама Свонни, к тому же не имеет ни желания, ни причины узнать.
Свонни была унижена. Она видела, или думала, будто видит, что попала в глупое положение, но ничего не могла поделать, не могла остановиться. Ей стало хуже, чем до смерти моей мамы. Ее преследовал страх, что Аста вскоре уйдет, так и не открыв правды. Даже если и захочет открыться, она быстро дряхлеет и вряд ли сможет все вспомнить или связно рассказать. В действительности же никаких признаков старческого маразма у Асты не наблюдалось, хотя ей шел уже девятый десяток. Она оставалась все такой же капризной, упрямой, эгоцентричной, жестокой, но на удивление очаровательной.
Эту мысль о надвигающемся маразме Асты заронил Торбен. По его мнению, именно ее преклонный возраст явился причиной того, что он назвал «этой печальной историей». Свонни хотелось бы думать, что дело именно в дряхлости и «эта печальная история» — именно то, что говорит Торбен, то есть чепуха. Но если Аста выжила из ума, сможет ли она когда-нибудь рассказать дочери правду, которую, по ее словам, всегда собиралась открыть?
Свонни поехала к дяде Гарри. Он был моложе Асты года на два или на три, но сохранился не так хорошо. Гарри по-прежнему жил один, но за ним ухаживали дочери. Все они были замужем и все, кроме одной, жили неподалеку в Лейтоне.
Аста частенько рассказывала, как сильно он любил Свонни, как его сразу же потянуло к ней, когда они встретились в первый раз. Свонни тогда исполнилось четырнадцать. Гарри приехал в «Паданарам» сообщить лично о смерти Моэнса. Тогда было обычным делом, что оставшийся в живых заходил к родителям погибшего, чтобы утешить их рассказом о последних часах жизни сына, о том, как мужественно и стойко тот переносил страдания. И какой славной — это обязательно была его смерть.
Тогда дверь открыла Эмили, но именно Свонни проводила его в гостиную. Он увидел девочку впервые и пообщался с ней минут десять, пока не спустилась Аста.
— Ваш брат, — сказал он ей, — говорил, что у него есть любимая младшая сестренка, но он не упоминал, что она такая красавица.
Когда Свонни приехала в Лейтон на Эссекс-роуд, где Гарри занимал половину большого дома эпохи Эдуарда, она застала его в одиночестве. Дочь, которая жила этажом выше, только что вымыла посуду после обеда, разожгла камин и принесла газеты. В молодости он, очевидно, был таким же высоким, привлекательным мужчиной, как дед Пола Селлвея Сэм Кроппер, только светлее. Но годы иссушили его и согнули. У него было розовато-белое, как у озябшего ребенка, лицо, и, очевидно, болезнь Паркинсона, так как руки постоянно дрожали. Но он по-прежнему оставался веселым, галантным и бодрым. Гарри склонился и поцеловал руку Свонни. Никто не знал, где он приобрел эту совсем не английскую привычку, которая так нравилась Асте. Он всегда целовал ей руку. Свонни рассказала ему все. С ним оказалось легко говорить, Гарри был отличным слушателем. Так, должно быть, он слушал и Асту.
— Она никогда не рассказывала мне об этом, — произнес он наконец.
— Она и мне ничего не расскажет! — простонала Свонни. — Неужели она все это выдумала? Она могла?
— Я скажу тебе кое-что, дорогая, так как это заслуживает внимания. Всю жизнь я слышал, что безусловным бывает только материнство, — но это чепуха, верно? Дети всегда похожи на обоих родителей, а родители — на детей. Труднее сказать о себе самом, потому что ты не знаешь, как выглядишь, даже в зеркале не видишь себя по-настоящему. Но со стороны всегда видно, похожи ли дети на родителей. Если нет, то дело тут нечисто.
— Но вы же знали моего отца, — сказала Свонни. Но поправилась: — Вы же знали Расмуса Вестербю. И Асту знаете. Я похожа на них? Хоть на кого-нибудь?
— Дорогая, — грустно улыбнулся Гарри. — Ты действительно хочешь это знать?
Она ответила, что не просто хочет, а должна это знать. Гарри помолчал, затем взял ее руку:
— Тогда я скажу тебе — нет. Нет, не похожа. Я никогда не видел сходства, и это было для меня загадкой. Поэтому я и не удивился твоему вопросу. Понимаешь, когда мы с твоей мамой узнали друг друга лучше, когда подружились, я ожидал, что она все расскажет. Что наступит такой день, когда Аста откроется мне, признается, что эта девочка, эта красавица — не ее дочь, что она удочерила ее. Но она молчала. Поверь, я люблю твою мамочку, теперь я могу в этом признаться. Но ты слишком красива, чтобы быть их ребенком.
Он очень нежно поцеловал Свонни, когда она уходила. И обещал, хоть она и не просила, что спросит у Асты сам. Аста не сказала ему ничего, что приоткрыло бы тайну происхождения Свонни. Но ей не понравилось, что Свонни расспрашивала его.
— Бедный старик, зачем надо было так его расстраивать? — сказала она. — У него слезы стояли в глазах, когда он пересказывал твои вопросы.
— Я просто спросила, знал ли он, что ты удочерила меня.
— Это было потрясением для старого человека с больным сердцем. И что в результате? Ты заставила его думать, будто сошла с ума, lille Свонни. Словно ты можешь быть чьей-нибудь, а не нашей с отцом дочерью!
— Но я не твоя, Mor. Ты же сама сказала, что я не твоя.
— Но это не значит, что я хочу, чтобы все на свете об этом узнали, ясно? Имей хоть немного здравого смысла. Его-то зачем было спрашивать? Тебе исполнилось четырнадцать, когда мы встретились с ним. Что он мог знать?
— Но он твой самый близкий друг.
При этих словах лицо Mor стало мечтательным и гордым:
— Он тогда уже был одинок. Никогда не женился снова. Не помню, я говорила, что он просил меня выйти за него замуж? О, как давно это было.
Свонни настолько разозлилась на мать в тот момент, что действительно пожалела, что та не вышла замуж за дядю Гарри. Случись это, она сейчас бы жила не у нее, а в Лейтоне и ухаживала бы за стариком.
— Почему же ты не вышла?
Быстрый взгляд в одну сторону, взмах руки — в другую.
— На самом деле это был бы не лучший вариант. Тебе не понять, у тебя все в порядке, хороший муж, превосходный дом. Но мое замужество нельзя было назвать удачным. Так зачем рисковать снова? Знаешь, люди сильно меняются, когда женятся, уж поверь. Так что лучше было иметь друга, чем мужа.
Гарри умер через несколько недель. Он так и не узнал ничего.
