— Он видел ее только грудной, — сказал Вексфорд. — Он не встречался и не разговаривал с ней больше семнадцати лет.
— Не имеет значения. Он — отец. То есть вероятнее всего. Но с точки зрения закона — отец несомненно: мать родила Дейзи, будучи замужем за этим человеком, и его отцовство никогда никем не оспаривалось. Он прямой наследник мисс Джонс, и точно так же она будет его наследницей, если он умрет, не успев особо распорядиться насчет завещания.
Вексфорд понял: не сегодня-завтра они объявят о помолвке. «Николас, единственный сын миссис Джойс Вирсон и покойного мистера Вирсона такого-то, и Давина, единственная дочь Гаррета Годвина Джонса и покойной Наоми Джонс…»
На следующий день машина Вирсона появилась у Танкред-Хауса еще раньше вчерашнего, вскоре после трех. Очевидно, Николас, не желая упустить удачный момент, взял на работе день-другой в счет ежегодного отпуска. Но Вексфорд видел, что ни удача, ни момент уже не нужны — Дейзи решила. Она станет миссис Вирсон.
И эта перспектива глубоко огорчала инспектора. Не только потому, что Вирсон был напыщенный осел со смехотворными представлениями о собственной великой важности, но и потому, что Дейзи еще слишком молода. Едва сравнялось восемнадцать. Его собственная дочь Сильвия вышла замуж в этом возрасте вопреки их с Дорой воле. Сильвия с Нилом по-прежнему были вместе, но Вексфорду время от времени казалось, что это — лишь ради детей. У них были непростые отношения — противоречивые, в чем-то напряженные.
Ясно, Дейзи искала у Вирсона утешения в своем горе. И он сумел ее утешить. Перемена в ней оказалась разительна: девушка была полностью счастлива — насколько вообще можно быть счастливой в ее положении. Единственным объяснением этому могло быть то, что Николас Вирсон признался в любви, и Дейзи согласилась эту любовь принять. У нее ведь так немного знакомых молодых мужчин. Конечно, были товарищи по школе, и, возможно, они приглашали Дейзи куда-нибудь, но примечательно, что никто из них ни разу не появился в Танкред-Хаусе. Разве что Джейсон Себрайт — но что в нем проку? А Николаса Вирсона ее семья одобрила. Во всяком случае, в прошлом году ему позволили съездить с Дейзи в Эдинбург и там повсюду сопровождать ее. Возможно, Давина Флори и впрямь более благосклонно отнеслась бы к тому, чтобы эти двое стали просто жить вместе, без всякой женитьбы, но ведь и это само по себе для Николаса Вирсона было одобрением. Николас — приятный мужчина подходящего возраста, у него приличная работа, и он станет Дейзи добрым, верным и, конечно же, скучным мужем в ее восемнадцать лет. В восемнадцать лет!..
Вексфорд хорошо понимал, какой опрометчивый поступок готовится совершить Дейзи. Конечно, Давина Флори хотела навязать ей свой жизненный план, но тот план, предполагавший приключения, разнообразные встречи, учебу, несомненно, куда лучше отвечал натуре Дейзи. Теперь же она выйдет замуж, запрется с Николасом в Танкреде, и через несколько лет, когда уже будут упущены все возможности дальнейшего образования, развития, самораскрытия, разведется с ним. А что она разведется с Вирсоном — в этом у Вексфорда почти не было сомнений.
Инспектор размышлял об этом, приехав из адвокатской конторы в дом престарелых «Кейнбрук». Вексфорд прежде не встречался с миссис Чауни, но недавно провел бесполезный получасовой разговор с ее дочерью Ширли. У миссис Ширли Роджерс было четверо детей-подростков — ее оправдание в том, что она редко навещает мать. Свою сестру Джоан она тоже навещала редко и, похоже, мало что знала о ее жизни. Когда Вексфорд спросил, много ли у ее сестры было знакомых мужчин, Ширли отреагировала удивленным возгласом: «В ее возрасте?» Но инспектор прекрасно помнил набитую одеждой гардеробную, спортзал с тренажерами для поддержания формы и все эти снадобья, помогающие подольше сохранить привлекательность.
Эдит Чауни была у себя в комнате, но не одна. Встретившая инспектора женщина — служительница или медсестра — проводила его к двери и постучала. Дверь открыла дама, которая была настоящим близнецом Ширли Роджерс. Его ждали и впустили без лишних вопросов.
Миссис Чауни не переставая улыбалась Вексфорду самой лучезарной улыбкой. На ней было красное шерстяное платье, красные колготки в толстый рубчик обтягивали кривые ножки, а довершали костюм розовые носки.
— А вы у них главный? — спросила Иди. Вексфорд рассудил, что можно сказать и так, и ответил:
— Верно, миссис Чауни.
— В этот раз они прислали начальника, — сказала Иди своей гостье и тут же представила ее инспектору как свою дочь Памелу — хорошую дочь, которая навещает мать чаще всех остальных детей. Об этом, впрочем, старушка умолчала, сказав только:
— Моя дочь Памела. Миссис Памела Бернс.
— Я рад, что вы здесь, миссис Бернс, — доверительно сказал Вексфорд, — потому что вы тоже, вероятно, могли бы нам помочь. Уже больше трех недель прошло, как миссис Гарленд уехала. Вы получали от нее какие-нибудь известия?
— Да никуда она не уезжала! Я ведь говорила тем, другим. Они что, вам не сказали? Она не уезжала — потому что не уехала бы, не сказав мне ни слова. Она никогда так не делает.
Вексфорду не хотелось говорить старушке, что полиция не просто выясняет местонахождение ее дочери, но давно и всерьез опасается за ее жизнь. Каждый день инспектор ждал звонка с сообщением о новой жуткой находке. Он понимал, что, возможно, миссис Чауни отнесется к такому сообщению вполне невозмутимо. Только представить, какую жизнь она прожила! Одиннадцать детей со всеми сопутствующими заботами, бедами и даже трагедиями. Браки вопреки родительскому желанию и еще менее радостные разводы, расставания, смерти. И все же инспектор не решался поделиться с ней своим беспокойством.
— Скажите, миссис Чауни, не пора ли Джоан уже появиться у вас? Вы ждете ее?
— Чего я от них жду и что они делают — это две совершенно разные вещи, — саркастически ответила Иди. — Уехала три недели назад и даже не заглянула повидаться. Только на Пам можно положиться. Из них всех она одна не думает круглые сутки только о себе.
Памеле Бернс это было, очевидно, приятно. На ее губах заиграла слабая скромная улыбка. Проницательная миссис Чауни спросила:
— Это связано с той Наоми, правда? Как-то связано с тем, что там произошло? Джоан за нее беспокоилась. Она мне сама говорила — когда не говорила о себе.
— А почему она беспокоилась, миссис Чауни? О чем?
— Говорила, что у той нет никакой жизни. Что она должна найти мужчину, а то жизнь у нее пустая. А я думала про себя: «пустая»? Она живет в таком доме, никогда не знала недостатка в деньгах, ради забавы торгует фарфоровыми зверушками, ей не приходится самой о себе заботиться. Это не пустая жизнь, сказала бы я, это безбедное житье. Ну, теперь-то она умерла, и все это — прошлогодний снег.
— А у вашей дочери есть мужчина? Или нет?
— У Джоан? — переспросила миссис Чауни. Инспектор спохватился: когда дочерей так много, лучше называть их по именам. — У моей дочери Джоан? У нее было два, два мужа.
Она произнесла это так, словно мужчин отвешивали по норме и ее дочь уже израсходовала большую часть отпущенного ей.
