Елисей не понимал, спит он или бредит наяву, а может, все гораздо хуже – его уже нет на свете и перед ним ангел. Только ангел этот не такой, каких он видел на росписи в храмах и иконах – белокурый, с прозрачными, как горный хрусталь, глазами и крыльями за спиной, а совершенно иной: копна темных волос, блестящая оливковая кожа, яркие угольки глаз, коралловый приоткрытый рот, шепчущий что-то на непонятном языке. Этот непонятный язык смущал больше всего. Смолин был образованным человеком, знал французский, английский и немного латынь, а этот язык слышал впервые. Елисей попытался подняться, но боль в области груди не позволила это сделать. В голове зашумело, глаза заслезились. Оказалось, что у него болит не только грудь, но и все тело.
«Я жив?» – хотел спросить молодой граф, он приложил усилия, чтобы произнести эту фразу вслух. Его губы шевельнулись, но звука не последовало.
– На, выпей, – сказал смуглый ангел по-русски низким голосом, протягивая ему деревянную кружку.
«Наверное, жив, раз чувствую вкус этой отвратительной жидкости, – подумал он, принимая горький отвар, как Божью благодать. – Лучше чувствовать гадость во рту, чем не чувствовать вообще ничего, а значит, и не жить», – решил он. После этого он провалился в глубокий странный сон.
Мужики болтали про ведьму, что живет в лесу. Рассказывали, что она может наслать порчу или лишить рассудка, стоит только ее потревожить. Поэтому они боялись глубоко заходить в лес, чтобы не встретиться там с ведьмой. Прошлым летом кузнец из его поместья ушел в лес за грибами и пропал на три дня. Он вернулся вне себя и после стал помешанным. Елисей не верил во все эти небылицы, придуманные темным крестьянским людом, но теперь подумал, что его крестьяне, возможно, не так уж и неправы. Верно, ведьма, размышлял он, украдкой разглядывая тонкий девичий стан. Она приковывала к себе взгляд и будоражила кровь. Пока он здесь лежал, он вспомнил все когда-либо слышанные им рассказы о ведьмах. Рассказы были, прежде всего, из детства. Его няня, пожилая татарка, знала много таинственных историй про нечистую силу. Ведьмы в них всегда представлялись старыми и безобразными, и они умели оборачиваться молодыми девушками. Да и крестьяне говорили, что видели, как ведьма являлась им то старой, то молодой.
«Притворяется», – пришел к выводу он, глядя мутными от боли глазами на юное лицо хозяйки.
Хрупкая, не похожая на других женщин, она вызывала в сердце графа одновременно желание и страх. Ее тонкий стан будоражил воображение. Казалось, стоит обхватить его горячими руками, и он начнет плавиться, как шоколад. Елисей готов был отдать все за то, чтобы предаться греху с нею.
– Кто ты? – спросил он, когда окреп. Хозяйка лечила его мазями и отварами, от которых раны на его теле быстро затягивались и боль отступала.
– Я Алкмена, – произнесла она и присела перед ним на корточки так, что угольки ее блестящих глаз оказались на одном уровне с глазами графа.
– Чудное имя. Никогда такого не слышал.
– Алкмена – значит луна. Меня так назвали потому, что я родилась в полнолуние, когда луна была огромной и совсем низко висела над землей. Луна дает мне силу, и я ею пользуюсь, потому как должна оправдывать свое имя. В нашем роду все женщины оправдывали свои имена. Бабушка моя, София, была очень мудрой, всегда знала, как поступить, к ней люди за советом приходили. Матушка, Адрастея, была храброй. Она отца моего спасла от дикого зверя, а сама погибла. Отец, правда, прожил недолго, от ран скончался.
– Глубоко соболезную, – посочувствовал Елисей.
– Это было давно, мне тогда тринадцать годков едва исполнилось. С тех пор я живу одна.
– А сейчас тебе сколько? – прямо спросил граф. Его, конечно, учили, что подобные вопросы дамам задавать непристойно, но Алкмену он дамой не считал. Она для него лесная ведьма – существо низкого сословия.
– Граф, где ваши изысканные манеры? – рассмеялась девушка.
Черт возьми! Она еще манерам учить вздумала! – рассердился про себя Елисей. А может, ей уже триста лет, вот и не хочет говорить?! Одно слово – ведьма!
Молодой граф был слаб до женщин и не раз предавался любовным утехам с крепостными. Когда тетушка Елисея впервые застала его с горничной, ее едва не хватил удар.
– Срам! Стыд! Безумие! Благородных кровей граф позволил окрутить себя крепостной девке! – разорялась тетушка. – Слава Богу, сестра моя не дожила до этого позора!
Горничную, молоденькую девушку, которую Елисей заманил в опочивальню, где их и застала барыня, отправили работать в коровник. Разгневанная тетушка хотела высечь бесстыдницу до смерти, но за нее вступился граф Петр Васильевич. Он правильно оценил ситуацию и понял, что девица скорее всего не виновата. Старый граф и сам был охоч до женских прелестей; сразу разглядел в своем еще юном сыне наклонности ловеласа.
Петр Васильевич подозвал Елисея и серьезно ему сказал: хочешь миловаться с девками – милуйся, но обвенчаешься с ровней.
– Ты мне уже, поди, невесту нашел? – игриво спросил юноша. В девятнадцать лет он о женитьбе и не помышлял. Елисей знал, что когда-нибудь это случится и под венец идти придется, но это будет еще так не скоро…
– Нашел. У графа Ветлугина дочь подрастает. Вот на ней и женишься.
Елисей повеселел – Анастасия Ветлугина была еще совсем ребенком, так что времени, пока она повзрослеет, было предостаточно.
Холостяцкая вольница пролетела незаметно. На Пасху его впервые официально представили невесте. Елисей сразу не признал в тучной высоченной девице Анастасию – златокудрую девчушку в розовом детском платьице, которую он видел много лет назад. Невеста улыбнулась во весь рот, и ее и без того небольшие глазки утонули в складках пухлых щек.
Елисей сидел за праздничным столом, устремив взгляд в скатерть. Еда казалась безвкусной, праздник испорченным. Повар три дня готовил всякие кушанья, так что стол ломился, но Елисею кусок в горло не лез. Соблюдая этикет, он обмолвился парой слов с Анастасией и понял, что она вдобавок еще и глупа.
– Оно и к лучшему, – доверительно сообщил женатый кузен. – Я бы лучше на дуре женился, а то моя супружница все подмечает, ни в чем ее не проведешь.
Свадьбу решили сыграть осенью, через неделю после Покрова. Невеста была согласна – ей ладный молодой граф очень нравился. А Елисею ничего другого не оставалось, кроме как смириться со своей безрадостной участью, поскольку ослушаться отца было невозможно. «Это наказание за все мои грехи, не иначе», – думал он, вспоминая, сколько девок испортил.
Перед свадьбой оставалась одна радость и последний глоток свободы, как называл ее Елисей, – охота на кабана. И вот, лежа в избе лесной ведьмы вместо того, чтобы слушать перезвон венчальных колоколов, Смолин думал о том, что судьба решила преподнести ему напоследок подарок.
– Ты прекраснее солнца, Алкмена. Я в жизни не видел такой красоты, – заговорил он жаркие слова. Говорить он их привык, так что получалось складно. Песнь соловья и та была не так сладка по сравнению с речами графа. – Ты любовь моя, ты жизнь и судьба моя на веки вечные.
