Как ни пытался Константин отдалиться от государственных дел, ему это не удавалось. Живя на родине супруги в Польше, цесаревич сменил на посту скончавшегося наместника Королевства Польского. Поляки подняли восстание; и Константину пришлось бежать из Варшавы. Он тяготел к спокойной жизни, но из-за своего высокого происхождения постоянно оказывался в гуще военных действий или дворцовых интриг. Не правитель, хоть и был провозглашен таковым, не великий полководец, хоть и был главнокомандующим. Имя Константина могло бы остаться малоизвестным, но его увековечили две вещи: рубль и дворец. Знаменитый константиновский рубль – редчайшая монета из чистого серебра, отчеканенная за короткое время правления Константина I и сразу же изъятая из обращения. В наши дни известно всего пять экземпляров рубля. Один из них хранится в Эрмитаже, другой в Историческом музее в Москве, третий в Смитсоновском институте в США, остальные кочуют по частным коллекциям.
Сейчас Константиновский дворец стоит в запустении в Стрельне на южном берегу Финского залива. Великий князь получил его в подарок от своего отца, Павла I. Красивейший ансамбль с парком, где проходили приемы именитых гостей. Офицеры в мундирах, разодетые дамы в шляпках и с зонтиками, балы, прогулки по аллеям – два века назад там кипела светская жизнь. Во время Великой Отечественной войны дворцово-парковый ансамбль очень сильно пострадал, от здания дворца остался только каменный остов. Затем дворец восстанавливали, но без должных капиталовложений, а потому не до конца, а с развалом Советского Союза работы перестали финансировать, теперь здание на грани разрушения. Там сейчас Арктическое училище – так хоть внутрь посторонних не пускают, а то дворец превратился бы в ночлежку для бездомных и сгорел бы от их костров.
Скоро будет реконструкция, и Константиновский дворец снова займет свое достойное место среди памятников архитектуры. Тогда много интересного на поверхность выйдет. Дворец хранит много тайн, пророчески добавил Олег Федорович.
– Бывал я в Стрельне, на рыбалку ездил. Там совершенно запущенный берег, а от дворца одно название осталось, не поймешь, то ли амбар, то ли сарай. Что там реконструировать? – возразил Виталик.
– Название не название, а дворец собираются восстанавливать, – настаивал на своем Канарский.
Таню мало интересовал великий князь, его дворец и история, которой занимался дед. Он и ей что-то пытался рассказывать про Константина Павловича, но она слушала вполуха, в отличие от Романа, которому его рассказы пришлись по душе, и он к Олегу Федоровичу зачастил.
Дед еще рассказывал про фаворитку великого князя Жозефину Фридрихс и ее драгоценности, спрятанные во дворце. Он говорил, что они сделаны из проклятого золота, а потому ничего хорошего не сулят. То ли это легенда, то ли нет, сказать было сложно. Олег Федорович утверждал, что это чистая правда, так как он тщательно изучил отрывки из дневника Жозефины, которые раздобыл, когда ездил во Францию на симпозиум. Про шкатулку с драгоценностями Таня слышала от деда не раз, оттого они ей часто снились. Это были красивые, похожие на сказку сны, в которых она видела себя принцессой, собирающейся на бал. Таня стояла перед большим зеркалом в длинном со шлейфом платье и надевала украшения. Браслеты нежно обвивали ее тонкие запястья, на груди мерцало кровавым блеском рубиновое сердце, в ушах на кленовых листьях волнующе сверкали бриллианты.
Историю, услышанную от деда, Таня и воспринимала как сказку. Драгоценности ее не интересовали, она не верила, что шкатулка действительно существует. Мысли девушки занимал ее новый знакомый.
Как выяснилось, Роман жил в этом же доме, этажом выше, они с Виталиком были ровесниками и знали друг друга давно. Дома с Романом было разговаривать неудобно – там то дед со своей историей, то Виталик с «малой». В квартире деда они с Романом только здоровались, прощались и иногда перекидывались парой ничего не значащих фраз. Потом мужчины уединялись, а Таня оставалась на кухне.
Однажды, когда Татьяна, уже отчаявшись пообщаться с парнем своей мечты, покинула квартиру деда и спускалась по стертым ступеням сырой парадной, она услышала сверху приглушенный хлопок двери, а затем чьи-то шаги. Сердце ее замерло: это был он. Одетый в домашнюю футболку, удобные тренировочные штаны и простецкие клетчатые тапки Дворянкин направлялся выносить мусор.
– Привет, – сказала она. – Зайдешь сегодня к деду?
– Привет, барышня. А ты чаем напоишь? – в глазах лукавые искорки. Или намек на дрянной дедов чай?
– Напою.
– Тогда жди в гости.
Таня метнулась обратно – какая удача, что дед собрался в академию. За время, когда к Олегу Федоровичу стала наведываться внучка, его кухня преобразилась – на ней уже было не стыдно принимать гостей. Все равно перед визитом Ромы Таня засуетилась: протерла новую клеенку на столе, поправила собственноручно выглаженное свежее полотенце.
– Ты вроде прощалась? – удивился дед, обуваясь в прихожей.
– Я решила пойти чуть позже, у меня встреча в центре, так чтобы на улице не ждать, я лучше тут посижу, – сказала она первое, что пришло на ум.
А вдруг Роман передумает и не придет или они встретятся на лестнице с дедом и заболтаются? – забеспокоилась девушка. Но ее опасения оказались напрасными, Роман чуть припозднился, и они с Олегом Федоровичем разминулись.
Он появился на пороге переодетый в джинсы и свежую футболку, в которой не стыдно показаться на людях. Отсутствие Олега Федоровича гостя не смутило. Они с Таней сидели на кухне, разговаривали и пили чай с рулетом, за которым Роман успел сбегать в магазин. Рома оказался приятным собеседником, разговор шел легко, словно они знали друг друга давным-давно, а когда настало время прощаться, он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Этот его поцелуй – едва уловимое касание губ – Таня чувствовала на своей коже долго, а когда острота ощущения прошла, она старательно хранила его в памяти, как хранят в памяти первые признания в любви, первый танец и первые цветы.
Ее, конечно же, целовали раньше, и не только в щеку. И не только целовали. Но все это было не то, не настоящее, потому что она к тем своим кавалерам не испытывала сильных чувств, и их взгляды, прикосновения не вызывали у нее трепета. С Романом все по-другому, по-особенному, потому что он не такой, как все, он – ее любимый. Это слово Таня произносила про себя мечтательно и с удовольствием, представляя, какой у них с Дворянкиным будет красивый роман.
Мимолетным прикосновением губами к ее щеке Роман Дворянкин окончательно и бесповоротно влюбил в себя девушку. У Тайны появилась настоящая тайна, чем она очень гордилась, не решаясь в эту тайну кого-нибудь посвятить. Татьяна стала свысока посматривать на Серого с его детскими клятвами в вечной любви, и на ревнующего Чапу, который не раз собирался признаться в своих чувствах, но так и не набрался храбрости, на ботаника Юру, забросившего на ее балкон бумажный самолет со стихами и, вероятно, ожидавшего ответа, но Таня ничего ему не ответила, хоть стихи оценила – не по-детски красивые, написанные от души.
* * *
