Я промолчал. Не было никакого желания развивать эту глупую тему. Скажет командир снять кольцо – сниму. Может, и сам сниму, но не сейчас.
– Не волнуйся, Губаров у нас такой – по самое некуда загрузит, – продолжал умничать старлей. – Так что хлебнешь. Все как у нормальных людей будет. Только в Афган не пошлют, там своих дилетантов хватает.
– Может, довольно? – не выдержал я.
Мне хватило такта, чтобы воздержаться от более резкого выпада в адрес этого балабола.
– Что, не нравится? – усмехнулся старлей. – А зря. Слушал бы, на ум наматывал.
– На ус, – поправил я его. И, не давая продолжить, перевел разговор в другое русло. – Мне бы переодеться.
– Переодеваются в раздевалке перед уроком физкультуры, – усмехнулся он. – А у нас получают военную форму одежды. Иди к начальнику склада, он сейчас на месте. Я позвоню.
Начальник склада, старый прожженный прапорщик, встретил меня с таким видом, будто и знать не знал о моем существовании. Или даже знать не хотел. «Ходят тут всякие», – читалось в его глазах.
– Думаешь, у меня что-то на тебя есть? – угрюмо, с хитрым прищуром спросил он.
– Ну, мне сказали...
– Вот тебе и «ну». Говорить у нас все мастера. Я солдат одеваю, а офицерам материал на пошив выдаю. А вам... гм, товарищ лейтенант, готовая форма полагается. Не солдатскую же парадку выдавать.
Прапорщик долго и выжидательно смотрел на меня. Но ничего не дождался. Хотя бы потому, что в тот момент я не понимал, чего ему от меня надо. Это уже потом я узнал, что этот пройдоха хотел раскрутить меня на магарыч.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – махнув на меня рукой, разочарованно протянул он.
То ли думать было не из чего, то ли напрягаться особо не хотелось, но китель, который он мне выдал, был как минимум на размер меньше требуемого. По швам не трещал, заплат не имел, но смотрелся на мне, как тришкин кафтан. И полушерстяная полевая форма не очень-то соответствовала моему размеру. И ничего другого в запасниках у прапорщика не имелось.
– Мне бы лучше на размер больше или на два. Я бы ушил.
– А ушивать нельзя! – словно его ужалили, взвился начальник склада. – Порча государственного имущества! Да и нет у меня больше. Ты на себя посмотри! У тебя пятьдесят шестой, рост пятый. А у меня только пятьдесят четвертый, рост четвертый. Так что не повезло тебе. Вернее, вам. Короче, чем богаты, тем и рады!
Зато парадная форма и обувь соответствовали моему размеру. Но ведь мне же не в парадной форме по части ходить. Я получил почти все, что положено было мне по офицерской норме довольствия – вплоть до нижнего белья и носков. Шинели, кителя, брюки, фурнитура. Набрался целый ворох, который с трудом уместился в баул из плащ-накидки. И это при том, что я так и остался в гражданке. Ведь нужно было еще оборудовать и нашить на китель погоны и петлицы. А я, если честно, даже не представлял, как это делается. Придется везти все домой, там мама что-нибудь придумает. А домой могут и не отпустить, служба уже началась, а завтра будние дни. Хорошо, если с жильем проблема решится, а если нет...
Я попросил прапорщика оставить баул с вещами у него на складе, но он воспротивился. «Ты уже расписался, и если что-то пропадет...» Пришлось тащиться в расположение батальона с подъемной, но неудобной в транспортировке ношей.
Шедшие навстречу мне люди улыбались. Но я бы не сказал, что эти улыбки носили дружелюбный характер. Офицеры насмехались надо мной почти в открытую, солдаты же прятали насмешки, но не очень старательно. Как будто на лбу у меня было выбито жирным текстом «недолейтенант-двухгодичник».
Возможно, мне только казалось, что я стал предметом всеобщих насмешек. Резкая смена обстановки, перепад мозгового давления – мало ли что могло померещиться. Но когда я наконец-то попал в казарму, где находился штаб батальона, дневальный посмотрел на меня, как воробей на таракана. Так и склевал бы меня, будь его воля. Но он всего лишь крикнул: «Дежурный по роте, на выход!»
Откуда-то из глубин спального помещения вынырнул толстощекий сержант с оттянутым до колен ремнем. Расстегнутый чуть ли не до пупа ворот «хэбэ», свежий подворотничок толщиною в палец. Подозрительно-настороженный взгляд, застывшая на лице ухмылка.
– Вот, служить прибыл, – сказал я.
Сержант моментально расслабился, ухмылка ожила.
– А-а, ясно. А чего не в форме?
Я взглядом показал на свою ношу:
– Вот, только что выдали.
Сержант почесал затылок.
– Странно, я думал, ты будешь в форме. И не один. Ладно, пошли.
Он махнул рукой, увлекая меня за собой. Мы вместе вошли в огромных размеров помещение, большую половину которого занимали двухъярусные кровати. Широкий, крытый паркетом проход, койки стройными рядами, стулья, тумбочки. Чистота, порядок. Людей почти нет.
Сержант подвел меня к идеально заправленной койке возле самого прохода.
– Здесь и будешь жить.
Сначала я бросил вещи на кровать, и только затем до меня дошло, что это место не может быть моим.
– Эй, ты чо, охренел? – рявкнул сержант.
И ногой пнул мой баул, отчего тот раскрылся. Часть вещей упала на пол. Офицерские фуражки, сапоги, портупея.
– Э-э, я не понял! – ошеломленно глянул он на меня.
– Что тут непонятного? Офицер я, лейтенант.
– А-а, так бы сразу и сказали, товарищ лейтенант. Двухгодичник?
– Угадал.
– Э-э, хорошо, что угадал. Тогда тебе к ротному надо. Или к комбату. Ты у комбата был?
– Нет.
Только я ответил, как перед нами возник молодой совсем парень в офицерской рубашке. На плечах лейтенантские погоны. На лице печать великодержавной важности.
– Что здесь происходит? – так же важно спросил он, обращаясь к сержанту.
Тот не стал вытягиваться в струнку перед офицером, но в его голосе звучало почтение.
– Да вот, товарищ лейтенант, офицер к нам прибыл.
Зато во взгляде, брошенном на меня, угадывалось пренебрежение.
– Из какого училища? – с интересом посмотрел на меня лейтенант.
Но сам все понял, глянув на разбросанные вещи:
– А-а, понятно. По призыву?
– Ага.
– Ему к комбату надо, – подсказал сержант.
Но лейтенант резко его одернул:
– Тебя, Патрикеев, не спрашивают. Почему в сортире бардак?
Сержант исчез – как будто корова языком слизала.
– Я слышал, он к тебе на «ты» обращался, – вполголоса сказал лейтенант. – Не знаю, учили вас там, в институте, или нет, но не позволяй солдатам обращаться к себе на «ты». И на голову сядут, и ножки свесят.
