– Видели бы вы сейчас свое лицо.
– Чем вам не нравится мое лицо?
– Почему не нравится? Нравится. Я всю жизнь мечтал написать портрет одухотворенной идиотки!
– Это вы о чем? – вскинулась Лиза.
Но Гарварт уже взял карандаш, пальцем показал на его кончик.
– Смотрите сюда...
Лиза смотрела на карандаш, который, словно энергетическое болото, всасывал в себя ее волю.
– Смотрю.
– Я могу вас рисовать? – спросил он, выкладывая на стол лист бумаги.
– Да.
– Я очень хорошо рисую.
– Да.
– Вам понравится ваш портрет.
– Да.
– Вы останавливаетесь на красный свет?
– Да.
– Вы посылали людей к Варваре Калинович?
– Да.
– Они угрожали ей?
– Да.
– У вас своя служба безопасности?
– Нет.
– Тогда откуда люди?
– Друг моего второго мужа. Мы с ним дружим.
– Он бандит?
– Нет. То есть раньше был. Сейчас он в бизнесе. Ничего криминального...
– Вы с ним спали?
– Да.
– Когда?
– И раньше. И сейчас... Он был первый, с кем я была здесь после Франции.
– Вы не жалеете о том, что вернулись в Москву?
– Нет.
– Вам здесь нравится?
– Очень.
– Роскошная квартира, престижная машина, масса свободных денег, масса свободного времени.
– Совершенно верно.
– Никто не мешает встречаться с мужчинами.
– Никто.
– Никто не мешает мстить Яне Крупнышевской.
– Больно надо ей мстить.
– Тогда почему вы сошлись с ее мужем?
– Хотела окунуться в молодость.
– Вы еще не старая.
– Может быть. И все равно хотелось...
* * *
Только американские идиоты могли думать, что Москва – это большая берлога, где по улицам ходят медведи в шапках-ушанках без шнурков и с балалайками наперевес. Французы так не думают, французы любят Москву. Может быть, потому что в двенадцатом году девятнадцатого века она была, хоть и ненадолго, частью наполеоновской империи. Может быть, их привлекала загадочная русская душа в образе длинноногих и румянощеких красавиц-матрешек...
Покойный Жан-Поль любил Москву. Поэтому сначала купил здесь роскошную квартиру, «Роллс-Ройс», а затем женился на Лизе. И его сын Андре тоже любит Москву. Хотя ни разу здесь не был. Но он обещал приехать. Что ж, если это случится, Лиза будет ему рада. Он еще достаточно молод и энергичен, чтобы от него был толк в постели. Она спала с ним, когда был жив его отец, она спала в ту ночь, когда Жан-Поля похоронили. Он же помог ей получить деньги, причитающиеся ей по брачному контракту. И это при том, что у его старших братьев была возможность лишить ее всего, даже московской квартиры. Но все обошлось. Шесть миллионов в европейской валюте на счетах в швейцарском банке, квартира и «Роллс-Ройс» оформлены на нее, проценты капают исправно и, главное, жирно. И не скучает она в ожидании французского Андре. И без него в Москве хватает мужчин. По старой своей привычке она ищет богатых, но не брезгует и теми, кто победней, но с превосходными мужскими достоинствами...
Пять дней назад она сняла очень симпатичного парня с могучими бицепсами, вчера послала его, а сегодня она просто ужинает в ресторане. Сегодня ей нужен только покой. Сейчас она закончит трапезу и отправится домой, чтобы пораньше лечь спать – а то никак не получается прочухаться после бессонных ночей и отрывных злоупотреблений. Но почему-то взгляд сам по себе наводится на мужчин. Так же самопроизвольно глаза уставились на полноватого мужчину в дорогих очках без оправы вокруг диоптрических стекол. Знакомая осанка, знакомый профиль лица... Это был Вильям.
Он встал спиной к барной стойке, опершись об нее, обвел изучающим взглядом зал. Скользнул глазами по Лизе, двинулся было дальше, но, изумленно вскинув брови, вернулся к ней. Узнал. Она помахала рукой, приглашая его к себе.
Вильям порядком изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Располнел, обрюзг лицом, волосы поредели, и вид у него как будто запущенный. Вроде и костюм на нем дорогой, галстук модный, выбрит гладко, но все же присутствовала в нем неухоженность. Так бывает с мужчинами, лишенными женской заботы.
Он подошел к Лизе, широко улыбнулся, обнажая здоровые, но с желтинкой зубы. Она не поднималась, приветствуя его, но он сделал вид, что не заметил пренебрежения с ее стороны. И разговор начал с дежурной фразы:
– Сколько лет, сколько зим...
– Много лет, много зим, – показывая ему на свободный стул, сказала Лиза.
– Ты изменилась. Стала еще лучше.
Или он был очень тонким льстецом, или она действительно выглядела идеально – так или иначе, Лиза была польщена. Но это не спасло Вильяма от сарказма с ее стороны:
– Ты тоже изменился. Но стал хуже.
– Постарел, располнел, да? – обиженно и смиренно вздохнул он.
– Ну, есть чуть-чуть... Но в целом выглядишь неплохо. Для своих лет.
– Мои года – мое богатство.
– Когда-то ты сам по себе был богатством.
– Я и сейчас не бедствую.
– Я тоже.
– Да, выглядишь ты как минимум на миллион... Удачно вышла замуж?
– Экий ты любопытный... Удачно вышла, да. А у тебя как?
– Да так...
– С Яной больше не живешь?
– Ты откуда знаешь?
– Я не знаю, я догадываюсь. Ты же у нас пай-мальчик, а она девочка не очень хорошая, в тюрьме сидела...
– Сидела. Полгода в тюрьме, три в зоне...
– Значит, осудили все-таки.
– Ну да.
– А ты ее за это бросил?
– Да... То есть нет... Я ее не бросал. Так вышло...
– А ты не оправдывайся. Мне, в общем-то, все равно, что там у вас...
Лизе действительно было все равно. Сколько лет прошло с тех пор, как Яна увела у нее Вильяма, столько былья на этом месте поросло. Не злится она больше на Яну. С годами злость растворилась, осела на душе осадком – не горьким и не раздражающим. Осадок этот было вспенился, когда Лиза встретила Яну в тюрьме. Взыграло в ней злорадство, но длилось это недолго. Нечего было им делить тогда, кроме пайки тюремного хлеба...
Кто знает, может быть, та встреча в тюрьме стала для Лизы знаковой. Яна пошла на дно, а она резко взмыла вверх. Вышла на свободу, а спустя пару недель познакомилась с Жан-Полем. Теперь она миллионерша, теперь она французский рантье российского происхождения. Кто знает, может, за это она должна благодарить Яну.
