Данил внимательно изучил снимок, выпятил нижнюю губу:
– Вроде видел где-то…
– А в квартире Глаголевой вы с ним не встречались?
– Ни разу. На лестнице вчера вроде и разминулись… Но не
уверен, он ли.
– Присмотритесь получше.
– Уже присмотрелся. – Данил отодвинул фотографию и
сказал, не глядя на собеседника: – Как ее убили? И когда? Только не надо
вчерашних подначек, ладно? Я, повторяю, не пацан…
– Судя по всему… Когда она открыла дверь, ее ударили,
втолкнули в квартиру. И задушили чем-то узким, скорее твердым, чем мягким –
возможно, куском тонкого провода в резиновой изоляции.
– Ну, мне-то не было нужды вырубать ее сразу, на
пороге, меня бы она впустила…
– Уверены? А вдруг не впустила бы?
– Впустила бы непременно. – Он пытался представить
Светку мертвой и не мог. Тем более – задушенной куском тонкого провода…
– Так и запишем… Какие у вас отношения с гражданкой
Ратомцевой Ольгой Валерьевной?
– Самые близкие, – сказал Данил.
– А ее вы способны ревновать?
Данил явственно увидел под ногами тоненький стальной волосок
– натяжку от мины.
– Пожалуй, да, – сказал он. И решил, что пора
переходить в атаку. – Ваши ребятки из «Кинг-Конга» что, отлучались
пописать? Оба сразу? Если они бдительно несли службу, должны бы знать, что я в
квартиру не возвращался…
Клебанов не спросил, откуда Данилу вдруг ведомо о
наблюдательном пункте в «Кинг-Конге» – то ли мгновенно просчитал все сам (они,
конечно, доложили о «рэкетирах», а дальше догадаться нетрудно), то ли его в
данный момент это не интересовало. Второе гораздо хуже – без веской причины
принципиальный старлей не стал бы д в а ж д ы упускать верную возможность
помучить ехидными вопросиками…
Клебанов достал из стола пухлый конверт, а из конверта –
пачку глянцевых цветных снимков, с первого взгляда ясно, отщелканных
«Полароидом», «Кэноном» либо иной аналогичной машинкой, мгновенно проявлявшей
фотографии.
– Вы можете опознать лиц, заснятых на этих фотографиях?
Лева заинтересованно придвинулся, засопел над ухом.
Данил перебирал фотографии лениво, непонимающе – и вдруг
замер с довольно пикантной картинкой в руке, лицо залила жаркая волна, кончики
ушей, такое ощущение, прямо-таки завернулись в трубочку.
Кое-какие снимки были довольно безобидными – чуть
поддавшие девочки дурачатся, щелкая друг друга в рискованных позах с намеком на
лесбос. Но дальше лесбос пошел самый недвусмысленный, прилежно запечатлены все
фазы процесса, дураку ясно, что любовь пошла всерьез. Полузакрытые глаза,
переплетенные нагие тела, лица в откровенном оргазме. Поздно было отпихивать
Леву.
– Итак? Опознаете кого-нибудь?
В глазах Клебанова не было ни издевки, ни даже насмешки –
только усталость и напряженное внимание.
– Да, – сказал Данил, чувствуя, что сутулится
самым позорным образом. – Светлана Глаголева и Ольга Ратомцева. Третья
женщина мне неизвестна.
Клебанов черканул еще пару строчек, придвинул ему протокол:
– Подпишите, пожалуйста.
Данил подписал. Вопросительно поднял глаза.
– Я вас больше не задерживаю. Если вы мне еще
понадобитесь, мы созвонимся.
Данил рванулся к двери. Стыд навалился столь огромный, что
его как бы и не ощущалось вовсе…
– Данил Петрович!
Он не оглянулся, не остановился.
– Данил Петрович! Вы забыли…
Данил резко развернулся к столу. Клебанов протягивал ему
конверт – другой, обычный почтовый:
– Это ведь вы на столе забыли?
Данил хотел рявкнуть, что не оставлял на столе ничегошеньки,
но сообразил вдруг остатками подавленного стыдом и яростью профессионального
чутья, протянул руку, неловко сказал:
– Спасибо…
И вывалился в коридор, увлекая за собой Леву.
Сонный сержант проверил их пропуска, и они вышли на свежий
воздух из неуютно-безличного предбанника управления по борьбе с организованной
преступностью. Было тихо. У крыльца стояли только их машины.
Данил рванул дверцу Левиного «Мерседеса», плюхнулся на
сиденье. Лева уселся за руль, протянул ему сигареты:
– Нюанс…
У Данила вновь вертелась на слуху ленивая Светкина фразочка:
«Олечка у тебя, конечно, золотце…» Такого стыда он в жизни не испытывал.
– Ну, не переживай, – сказал Лева. – Было бы
хуже, окажись там Оленек с негром или ты со мной. Бабам нужно иногда
оттянуться, ну их… Я, понятно, могила. Да чего ты накуксился, я двух своих
законных вытаскивал из-под стебарей, и ничего. Лучшим лекарством от баб могут
быть только бабы… У тебя вовсе похоронное настроение или ты способен работать?
– Способен, – сказал Данил севшим, ватным голосом.
– Ну и зачем ты меня вытаскивал? Сверхурочные, само
собой, вещь приятная, но меня даже больше устроил бы и изящный поединок с
нахальным мусором. Но не было ни поединка, ни особого с его стороны нахальства.
По-моему, вы с ним довольно мило ворковали… что с твоей стороны весьма даже
странно. Почему ты с ним держался столь благостно? Не послал вопреки своему
обыкновению? Я еще не забыл, как мы с тобой два часа виртуозно отлаивались в
областной ментовке… Никакого сравнения.
– Господи, – сказал Данил. – Да ты ж еще
ничего не знаешь? Ты когда в последний раз был в офисе?
– В пятницу днем.
Значит, Кузьмич не считал положение столь уж опасным – пока
в драку бросил одного Данила в качестве первого эшелона, а интеркрайтовских
стряпчих придержал на потом. Что ж, хозяин – барин…
– Потом расскажу, – сказал Данил. – Пока что
я тебе этого мальчишечку просто-напросто п о к а з а л. В самое ближайшее
время, чует моя душа, перехлестнутся наши дорожки…
– Ты мне скажи как другу – Светку ты задавил?
– Нет.
– Тогда какие пересечения? Даже если у тебя нет четкого
алиби, на что, весьма похоже, и смахивает, аргументов у них нет, кроме этих
фоток. Я бы из такой передряги вытащил и Ваньку-слесаря, не то что тебя…
Обратил внимание, он не стал скрупулезно гонять тебя по минутам и секундам. А
мог бы. Вот только зачем он тебе отдал половину фоток?
«Потому что за истекшие сутки произошло нечто, заставившее
Мальчиша-Кибальчиша малость поумнеть, поумерить гордыню и честолюбие, –
мысленно произнес про себя Данил. – Парень все-таки оказался неплохим
профессионалом, наступил на горло собственной песне и недвусмысленно тянет руку
на дружбу. Крепенькой, должно быть, оказалась возникшая перед старлеем стена…
кто же это, Пожидаев или Скаличев?»
