Разумеется, Василий не мог оставить без внимания мои документы. А там, кроме паспорта, служебное и отпускное удостоверения. Да и пистолет у меня был под курткой в кобуре… Хорошо, что глушитель я догадался спрятать далеко-далеко.
– Капитан милиции Петрович.
– Знатная у тебя фамилия, капитан, – думая о чем-то другом, сказал Давыдкин.
– Не жалуюсь.
– А в наши края чего занесло?
– Если скажу, что отпуск гулять приехал, не поверишь?
– Ну почему же, может, и поверю, – совсем не убедительно отозвался участковый.
Не должен был я попадаться на эту удочку.
– Охота у вас здесь добрая, рыбалка. Но не за этим я сюда приехал.
– А за чем?
– За кем… Мне тебя, Давыдкин, сам Бог послал, – сказал я, кивком головы показав на образа. – Я так понимаю, выходил ты меня. А поскольку ты здесь участковый, должен всех в поселке знать, и местных, и пришлых…
– Ну, знаю, и что? – опершись на спинку кровати, исподлобья глянул на меня Василий.
– Я человека одного тут ищу. Солоухин его фамилия. Солоухин Никита Сергеевич, – прибег я к вымышленному персонажу.
Сейчас Давыдкин скажет, что нет у них человека с такой фамилией, и я продолжу шить белыми нитками свою легенду.
– Ну, есть такой, – кивнул участковый. – Солоухин Никита Сергеевич… А зачем он тебе?
Мне пришлось внутренне поднапрячься, чтобы чувство изумления трансформировать в радость. Не знаю, насколько удачно это у меня вышло.
– Ну вот, значит, не зря ехал!.. В бегах Солоухин. Бед у нас в Черногайске натворил, сюда подался.
– Каких бед? – нахмурился Давыдкин.
Я должен был просчитать свое вранье минимум на два шага. И без всяких скидок на невероятное совпадение. Иначе какой я опер? Можно было сказать, что Солоухин просто преступление совершил, но как тогда объяснить, что я прибыл в эти края не по командировочному, а по отпускному удостоверению?
– В человека он стрелял. А если точней, в меня… Заказали меня. Кто, не знаю. Но должен узнать. Возьму его за жабры и все выясню… А не возьму, так он обратно в Черногайск вернется, чтобы исполнить заказ.
– И давно он в тебя стрелял?
– Да нет, не очень. Может, видел, нога у меня прострелена.
– Видел, – проникся Давыдкин. – Его работа?
– Его… А другую ногу сломал, когда падал… Я же в Сочи должен был ехать, лечиться, а завернул сюда… Значит, у вас он. Вот повезло так повезло!
– Погоди радоваться, – покачал головой участковый. – Не мог Солоухин в тебя стрелять. Слепой он…
– Давно?
– Да года три уже.… На охоту ходил, с кем-то там что-то не поделил. По голове сильно ударили. Очнулся, ничего не видит и ничего не помнит…
– Он что, местный?
– Ну, конечно.
– Значит, не тот это Солоухин, – изобразил я душевное расстройство. – Мой Солоухин плоть от плоти черногайский. И охотой промышляет исключительно в каменных джунглях… Киллер, в общем.
– Может, родственник нашего Солоухина? – задумался Давыдкин.
– А что, очень даже может быть.
– У него брат старший после армии в городе остался. Там, где служил, там и остался…
– Обычное дело. Я тоже после армии домой не вернулся. Деревня у нас в глуши, работы нет, а у меня друг в милицию устроился, в патрульно-постовую службу. Я годик-другой там послужил, потом школа милиции…
– Знаю, знаю, знакомое дело, – движением руки осадил меня Давыдкин. – У меня то же самое, армия, школа, только я потом в родные края вернулся…
– А я в Черногайске увяз, в уголовном розыске… Неспокойно там у нас тогда было, если б домой уехал, дезертиром бы сочли… Да и сейчас неспокойно: бандиты снова голову поднимают…
– М-да… Знаешь что, суббота у нас – банный день, Таисия сейчас баньку растопит. Пивко у нас домашнее, квасок. Венички замочим, попаримся. А под пивко за Солоухина твоего поговорим…
Я разомлел от одного только предвкушения банной отрады. Замечтался, представив, как горячий пар вытравит из пор застоявшуюся грязь, как дубовый веник выпарит из костей остаточную немощь. Чистый и разморенный, я опрокину в себя ковшик холодного кваска и возьмусь за крепкое домашнее пивко. В чистом исподнем доберусь до своей постели и лягу спать, чтобы проснуться утром свежим, бодрым и полным сил. И так хорошо стало на душе, что я даже упустил из виду таежную красавицу Таисию Давыдкину. Даже мысленно не позарился на нее. Пусть живет со своим Василием, счастья им и удачи в этой нелегкой жизни.
– Пистолет у тебя интересный, – в глубину банных грез донесся до меня голос участкового.
Я не сразу сообразил, о чем разговор, и попросил повторить.
– Пистолет, говорю, у тебя не простой, – сказал Давыдкин.
– Пистолет как пистолет… – пожал я плечами, но тут же спохватился: – Ну, не табельный, само собой.
Не так-то уж прост был местный участковый. Распарил мои мысли, а потом как бы невзначай про пистолет спросил. Не будь я ментом, мог бы и не заметить подвоха. На это, видимо, он и рассчитывал.
– Почему само собой?
– Потому как не стоит «ТТ» на вооружении. Или ты не знал?
– Да я-то знаю… Сдается, что незаконная эта вещица.
– Незаконная, – кивнул я. – Из личных запасов. В две тысячи пятом арсенал бандитский взяли, ну я не удержался, приберег один ствол…
– Зачем?
– Ну, на всякий случай… Ты сам подумай, кто мне в отпуск пистолет даст? Не положено! А как за киллером и без оружия бегать?
– Ну, в общем-то, логично, – пожал плечами Давыдкин и отстраненно улыбнулся. – Давай, отдыхай пока, а я за баньку пока похлопочу.
Он ушел, оставив меня с привкусом досады на губах. Неспроста он этот разговор о пистолете завел. Как бы не отправил он этот ствол в райотдел на экспертизу. Откуда я знаю, может, не один труп на этой железке висит?..
Банька была готова часа через три. К этому времени Таисия срезала с моей ноги гипсовую шину, легкими, но глубоко проникающими движениями пальцев ощупала место, где была трещина в кости. Также осмотрела и затянувшуюся рану на другой ноге.
– Досталось вам, товарищ капитан. И как это вы с такими ногами в нашу глушь?
– Что, совсем плохо?
– Да нет, хорошо как раз-то. Не знаю, можно ли вам танцевать, но в баньку без костылей можно…
Таисия облагодетельствовала меня чистым бельем из моего рюкзака, выстиранными джинсами и курткой, после чего Василий сопроводил меня в баню.
Мы вышли из дома, и я остановился на высоком пороге, чтобы оглядеться. Обычная сибирская деревня: бревенчатые, потемневшие от времени дома за крепкими заборами, кривая улица – скорее всего, с прогнившими дощатыми мостками, чтобы не месить ногами грязь; сизые дымки над крышами, запах молока и навоза. И длинные огороды за редким частоколом, спускающиеся по склону к небольшой живописной речушке с темной водой.
