Он оглянулся назад, поймав себя на мысли, что боится далеко заходить в траву, и всё-таки пошёл, испытывая ребяческое чувство искушения опасностью. Трава, эта бамбуковая роща, лишь тихо шелестела и позванивала семенными коробочками над головой, а внизу ещё было сыровато от дождя и, вероятно, от этого пахло крепко заваренным чаем. Вверху же, смешавшись с головками трав, светились звёзды, и тогда он вспомнил, что бояться тут совершенно нечего — невозможно потеряться, если над тобой чистое, звёздное небо. Зимогор покрутился на месте и обнаружил, что стоит под Млечным Путём и идёт по нему: искристая, мерцающая туманность перечёркивала небо точно по курсу.
Он шёл в какой-то бездумной радости и уже никого не искал, довольствуясь только движением по ночным травяным дебрям, не заботился ни о времени, ни о том, сколько уже прошагал. Идти по звёздам оказалось так просто и надёжно, что он с мальчишеским удивлением поражался этой лёгкости, ибо никогда ещё в жизни не ходил по ним, больше доверяясь компасу или даже собственным интуиции и опыту. Заросли мягкого шелестящего кипрея чередовались с проволочно жёстким гигантским зверобоем, метлообразной душицей, кустарником золототысячника и островами медвежьей пучки — настоящего леса из толстых трубчатых стволов. Зонтики с семенем по размерам напоминали настоящие зонты и при лёгком прикосновении обрушивали на землю щекочущий лицо дождь зёрен. Минуя эти острова, он умышленно тряс растения и тихо смеялся…
Потом он уловил сладковатый запах дыма и прибавил шагу, продираясь сквозь тропические заросли. Он был не тревожный, а, скорее, приятный — похожий на тот, когда в городе жгут осеннюю листву, но само присутствие дыма выдавало близость человека и будоражило сознание. Олег попробовал бежать и тут же со всего размаха полетел на землю, отброшенный встречным ударом в грудь и голову. Перехватило дыхание, перед глазами закружились звёзды, и на какой-то миг он потерял сознание, поскольку вдруг стало легко, отступила боль, и он поплыл в невесомости звёздного пространства.
Однако в следующую минуту земная тяжесть чуть не раздавила его, лёгкие не работали, ощутимо трепетали в груди, и бесполезно было по-рыбьи хлопать ртом — воздух не продавливался в гортань. Казалось, ещё чуть, и наступит смерть, если не сделать хотя бы одного глотка — уже глаза выдавливало из глазниц! Он зажал рот руками и усилием воли потянул носом — получилось, но теперь невозможно стало выдохнуть, грудь распирало, а он всё вгонял и вгонял свинцовый воздух, пока он не вырвался обратно с хрипом и мокротой, будто из дырявого меха.
Несколько минут Олег ползал на четвереньках, кое-как раздышался и встал на ноги. Изумлённый, он поискал на ощупь противника в одной стороне, в другой — под руки попадала суховатая, ломкая трава. Потом вспомнил — нет противника! Есть сопротивление среды…
Уверенный в этом, он сориентировался по Млечному Пути и только сделал три шага, как вновь наткнулся грудью на что-то монолитное и твёрдое, под руками чувствовался металл — толстый стальной столб, наискось вогнанный в землю.
— Почему? — вслух спросил он. — Зачем здесь поставили железный столб?
В сознании промелькнуло — памятник древней цивилизации! Знаменитые индийские столбы из чистого железа…
Зимогор достал зажигалку, чиркнул негнущимися пальцами и держал этот светлячок перед собой, пока не опалил палец.
Это был памятник современной цивилизации — обгоревшая ракетная ступень, наполовину ушедшая в землю. Обгорелая, дымчато-жёлтая, как дарвинская стрела, она казалась ядовитой, трава вокруг больная, низкорослая и уже совершенно сухая…
Чувствуя омерзение, он обогнул преграду и пошёл осторожно, дыша коротко и часто, словно запалённый конь. А дымок между тем становился явственнее, лёгкое движение воздуха указывало место, откуда тянет.
И всё в том же направлении — по Млечному Пути.
Он прошёл ещё с километр, как всякая пуганая ворона, с вытянутыми вперёд руками, прежде чем внезапно оказался на чистом месте — ладони ощутили пустоту. Трава то ли скошена, то ли выбита сотнями ног — в темноте не разобрать. Поляна среди высоких её зарослей сначала показалась огромной, бескрайней, потому что где-то в центре, на возвышении, среди тёмного лесного острова мерцал огонь, скрывая, скрадывая пространство. Олег присел и ощупал землю — стерни нет, какие-то мягкие листья, прибитые ногами, — сплошное поле подорожника! Другая трава здесь просто не росла…
Через двадцать минут ходьбы он почувствовал лёгкий подъём и скоро снова чуть не упал, ударившись коленом о камень: ровный ряд крупного плитняка, замшелого и почти неразличимого, был выставлен на ребро, образуя, вероятно, круг — влево и вправо эта импровизированная изгородь плавно загибалась, смыкаясь где-то в сумеречном пространстве. Между тем костёр вверху разгорелся, осветил кроны древних сосен, но от этого, кажется, стал ещё дальше и выше. Перетерпев боль и ступая осторожно, Зимогор пошёл к нему напрямую. А камни стали попадаться чаще, выставленные уже в полном беспорядке, но при этом угадывалась закономерность их расположения. И везде шелестели огромные листья и жёсткие, зрелые семенные стебли подорожника. Пригнувшись, чуть ли не ощупывая дорогу, он ковылял вверх — скорее всего, это был гигантский курган, склоны которого утыканы плитняком, и, как ни берёгся, ударился ещё раз, не удержав равновесия, сунулся головой вперёд. И не успей он выставить руки, вышиб бы передние зубы о скользкую замшелую глыбу, а так лишь разбил губу, ощутив привкус крови, и разбередил старую рану — дышать опять стало трудно…
А огонь будто бы отдалялся и возносился куда-то к небу, к Млечному Пути!
Олег присел на камень и только сейчас уловил некую закономерность расположения всаженных в землю плит; они образовывали узкие тропинки, сплошь покрытые притоптанным, обмолоченным подорожником, и уходили они не вверх, а опоясывали курган бесчисленными кольцами или спиралью — не понять. Подъём был пологий, однако поднялся он уже довольно высоко: светло-серое поле высоких трав осталось внизу, и теперь чётче проявился более тёмный чистый круг, заросший подорожником — всего, может быть, двести-триста метров. Хотя вначале показался бескрайним. Зимогор отдышался, засучив штанину, приклеил к ссадине на колене лист подорожника и дальше пошёл с великой осторожностью, переступая через «бордюры» из плитняка.
Костёр же оказался совсем близко, а отдаляло его то, что огонь угасал и оставались одни лишь тлеющие крупные угли с редкими язычками голубоватого пламени. Но они ещё давали свет: Олег сначала разглядел выложенную камнем большую площадку на вершине кургана, усыпанную толстым слоем головнёй и пепла, и только потом среди крупных огарков брёвен заметил человека — скомканную, призрачную фигуру у огня.
И лишь сейчас понял, что находится на ритуальном месте — там, где совсем недавно водили хоровод на празднике Радения.
Судя по кострищу, здесь полыхал огромный костёр, сложенный из брёвен, — тот самый огонь, к которому следовало взойти по лабиринту, выложенному на склонах кургана.
— Кто здесь? — негромко спросил он и в следующее мгновение рассмотрел, кто.
