– Чисто кофе попить, – не поворачиваясь к ней, отозвался он.
– Пей.
– И уматывай?
– Я этого не говорила.
Он услышал, как жена открыла холодильник, увидел, как она подошла к плите, зажгла конфорку, поставила на нее сковороду. Волосы у нее растрепаны после сна, халат слегка перекошен, да и запахнут небрежно, но все равно выглядела она очень аппетитно. И, возможно, не только для него.
– Кто там у тебя? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Где там?
Казалось, она нарочно повернула к нему голову так, чтобы челка упала на глаза. Так она пыталась скрыть свой стыд.
– В спальне.
Но глаза ее он все-таки видел. И не срам в них, а просто смущение, вызванное долгой и к тому же противоестественной разлукой. И красивые глаза, ясные, как хрустальные шары на ярком солнце, удлиненный овал лица, четко вычерченные скулы, чувственный рот… Она действительно была красивей Арины, гораздо выразительней. Ради такой женщины можно было пойти и на подлость. Во всяком случае, гоблина ничего не остановило…
– Нет там никого. И никогда не было.
– А гоблин?
– Какой гоблин?
– Ты знаешь какой!
– Это было давно, – потупилась Рыта.
Она взяла яйцо, чтобы разбить его о край сковородки, но оно вывалилось из дрожащих пальцев, разбилось о пол, растеклось в морскую звезду…
– Но ведь было!
– Ты ничего не знаешь.
– А что я должен знать?
– Я заключила сделку…
Она все-таки справилась с собой, и желток второго яйца зашипел на сковородке.
– С кем, с дьяволом?
– Нет, сначала просто сделку. Заключила договор на продажу металлической сетки с нашим постоянным клиентом, товар ушел, оплата должна была поступить позже. Должна была, но не поступила. Оказалось, что это была мошенническая операция. А руководство завода… Георгий Александрович, в частности… В общем, меня поставили перед выбором: или двести тысяч долларов плати, или… А где я найду двести тысяч долларов?
– Могла бы мне сказать.
– И чтобы ты сделал? Там такая мафия!
– Какая такая?
– А такая, что нашли бы тебя на дне реки… Если бы нашли…
– Значит, ты спасла меня? Передовицей своей спасла, да?
– Я не говорила, что спасала тебя… – опустив голову, тускло сказала она. – Да я бы и не успела тебе сказать… Меня перед выбором поставили, я психанула и домой ушла. Думаю, к черту эту работу! А ты придешь, все расскажу… Но первым пришел Дымокуров. Георгий Александрович. Сволочь редкостная. Подонок… Смотрит на меня, а глаза такие страшные. Красивая ты, говорит, женщина, жаль, если в земле сгниешь. И смотрит на меня так, что у меня туман перед глазами. А в этом тумане – гроб, в котором я лежу, вереница людей, все подходят, со мной прощаются, а в могиле уже черви копошатся, меня ждут… А он меня за руку берет, к себе прижимает; мне мерзко, но это лучше, чем в могиле… И еще он меня замначальника отдела обещал назначить. Только мне было так страшно, что ничего не хотелось. Только жить. Просто жить… Он меня заворожил, а я не хотела умирать…
Яичница из единственного яйца уже обуглилась, в воздухе запахло гарью, но Рита этого не замечала. Она опустилась на краешек стула на противоположной стороне стола, закрыв лицо руками.
– А потом пришел ты… Я думала, что смогу тебе все объяснить. Но ты и слушать не стал…
– Ничего, я это еще успею сделать.
– Что сделать?
– С Гошей поговорить. По-мужски…
Аркадий увез с собой «стечкин», но спрятал его в лесу перед городской чертой. Если будет надо, он вернется за ним, это недалеко. А к тому, что придется схлестнуться с Дымокуровым, он был уже готов. Потому как знал, что это за убожество такое. Потому и боевое оружие прихватил.
– Ты же с ним поговорил. Мне соседка рассказывала, ты его на остановке избил. И с ним еще двоих… И он меня потом спрашивал, куда ты уехал.
– А куда я уехал?
– Он сказал, что в Москву. Но я про Илью ему ничего не сказала… Ты у него был?
– Неважно.
– Может, и не у него, да?.. После того как ты уехал, какие-то люди приходили, про тебя спрашивали, где я работаю, где ты работал… Я Илье звонила, он сказал, что ты до него не доехал. Но я подумала, что он из солидарности с тобой так сказал…
– Тебе не все равно, где я был? – резко спросил Аркадий.
– Э-э, все равно… Главное, что ты вернулся.
Рита уже не плакала, она смотрела на него влюбленными глазами. Не было в них ни презрения, ни осуждения. Ей все равно, что в этой жизни он был бесперспективным охранником, неудачником. Он был нужен ей любым…
– Надолго? – спросила она и хватанула ртом воздух, чтобы не расплакаться.
– Не знаю.
Ему тоже пришлось напрячься, чтобы сдержать слезы. Все-таки он очень любил свою жену. И сейчас можно было только удивляться, как он смог прожить без нее целых два месяца…
– Я не хочу, чтобы ты уходил, – всхлипнула Рита.
И не выдержав, села к нему на колени, крепко руками обняв за шею. Он готов был утопить ее в своих объятиях, но все-таки нужно было выдержать хоть какую-то паузу. А то как-то нехорошо получается: не успел приехать, как тут же простил ее…
– У тебя сейчас пожар будет, – сказал он, чтобы Рита оставила его в покое.
Но она даже не всполошилась. Потянулась рукой к плите, перекрыла подачу газа и немедленно прильнула к Аркадию.
Родной, ни с чем не сравнимый запах ее волос и кожи вскружил ему голову, упругость ее сочного тела вздыбила всю его мужскую суть. Ведь это так просто – распахнуть халат, забраться к ней под подол и разом выплеснуть все накопившиеся в нем чувства со всеми претензиями. Ну а потом с легкой душой взяться за гоблина…
Но на кухню вдруг вбежала Юля и, заверещав от восторга, запрыгнула на них.
– Папка! Папка вернулся!
И снова Аркадий почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ну и пусть у него нет денег, зато есть самая лучшая в мире семья. Жена всего одна, но с ней он казался себе гораздо более успешным человеком, чем тот же Перекатов со своим гаремом… А с гоблином он разберется. Обязательно разберется!
Юля не хотела идти гулять во двор – так соскучилась по отцу, что не желала расставаться с ним ни на секунду. Но Рита чуть ли не силой выставила ее за дверь. Сама позвонила на работу, сказала, что задержится, и с еще большим рвением затащила Одинцова в спальню. Она жаждала полного примирения, и он не мог противиться ей…
Мирились они долго, ненасытно; так обычно бывало, когда Аркадий возвращался домой после длительной командировки. Чувствовалось, что у нее давно не было мужчины… Но так ли это? Ведь он тоже с жадностью набрасывался на жену, и ей могло показаться, что все два месяца он обходился без романов на стороне… Впрочем, накал страстей выпаривал из головы бесплодные терзания, обращая их в энергию долгого взлета и тягучего, как майский гром, взрыва на высоте седьмого неба…
