— Да, брат, мы тут тоже лысеем, — согласился полковник. — Ну, рассказывай, с чем пришёл.
— Я служил на точке в Архангельской области, товарищ генерал, — сообщил майор. — Стратегические ракеты «СС-20».. Вам же можно всё говорить?
— Да, пожалуй, всё, — подтвердил Арчеладзе. — Говори.
— Дивизион попал под сокращение, как только начали разоружаться, — сказал Индукаев. — Меня перевели в Рязань, три года назад. Теперь я служу там, в должности прораба, строим дороги.
— И много построили? — начинал терять терпение полковник.
— Нет, ничего, ни километра… Пока казармы строим.
— Чем же я могу помочь? Достать кирпича?
Он не понял издёвки, отрицательно замотал головой:
— Кирпича хватает, товарищ генерал. Только деньги плати…
— Что же тебе недостаёт, майор?
Он вдруг смутился: у него не хватило смелости решиться на что-то и произнести первое слово. Он замолчал, как растерянный, не знающий урока школьник. Сидел, жалко молчал, и в глазах его медленно вызревал страх. Мгновенно пересохшие губы склеились, задрожали пальцы, мнущие поля фуражки. За этим наблюдать было странно: ничего ещё не сказал, но уже перетрусил от одной мысли, что придётся сказать.
Полковник молча сходил в комнату отдыха и принёс ему стакан с минеральной водой.
— Попей, майор, легче станет…
Тот отпил несколько глотков, но легче ему не стало. Он даже попробовал откашляться, протолкнуть ком в горле, да, похоже, у майора закупорились мозги. Он наверняка давно служит в России, среди русских, разучился скрывать внутреннее состояние. Это уже не походило на робость — в нём совершалась какая-то внутренняя борьба. Пришёл подготовленным и убеждённым, и вдруг, оказавшись перед генералом, сильно усомнился в том, что хотел тут изложить, передумал, испугался и теперь не видел выхода из положения.
— Давай, майор, рассказывай, — неторопливо подтолкнул полковник. — Тебя как по имени-отчеству?
— Борис Рамазанович, — не сразу выдавил Индукаев упавшим голосом. — Когда я волнуюсь… плохо говорю. Забываю по-русски…
Это он уже врал! Русским он владел отлично и, скорее всего, не помнил своего родного языка.
— Да, стратегические ракеты у нас были в надёжных руках, — проворчал Арчеладзе. — Можно и не сокращать: всё равно бы не взлетели.
А ведь он проходил специальную психологическую подготовку, обязательную для офицеров на боевом дежурстве. Должен был уметь владеть собой в самой экстремальной ситуации. На плохие нервы тоже не сошлёшься — списали бы в один миг, отправили на пенсию, потому что идёт сокращение армии и не знают, куда пристроить здоровых офицеров.
— У меня была отличная смена, — попробовал оправдаться он. — Это сейчас я переквалифицировался…
— И пришёл рассказать мне автобиографию, а, Борис Рамазанович? — усмехнулся полковник.
— Нет, товарищ генерал, — глаза у майора блеснули. — Ракеты сняли с боевого дежурства, извлекли из пусковых шахт… И транспортировали! На уничтожение! Нас разоружили! Мы сейчас не можем противостоять…
— Понятно! — отрезал Арчеладзе. — Ты ошибся адресом, майор. Иди к министру обороны…
— Я не ошибся, — Индукаев стал ломать свою фуражку. — По адресу явился… К вам, товарищ генерал. Потому что ракеты транспортировали, а шахты взорвали. Но не все. Одну оставили целую, с пусковым оборудованием и всеми системами. А армейскую охрану заменили. Какие-то люди приехали, в камуфляже, спецбригада. Я собирался уезжать, документы ждал. У меня семья — жена и четверо детей… И тут вызывают в штаб, меня и ещё одного, майора Горстева. Командир дивизиона говорит: «Заработать хотите? Садитесь в вертолёт и на точку». И сам с нами полетел… Прилетели, а шахта в порядке, ракетный кран работает. Поставили задачу — спуститься в бункер, пройти к пусковой установке и перекрыть систему охлаждения. Там в стволе шахты порвали трубопровод и потёк газ. Мы переоделись в защиту и полезли… Ракеты снимали в спешке, ничего не отключено. Крановщик у них был неопытный, наверное, гражданский. Опускал контейнер и зацепил трубу… Мы один вентиль нашли, перекрыли, а утечка всё равно есть. Надо всю линию смотреть. Я полез в шахту, а там эти контейнеры стоят. Думал, взрывчатка, только уж сильно много. А тот, которым трубу прорвали, упал в шахту, видимо уронили. Его искорёжило, а одна стенка лопнула по сварке и дыра большая. Я фонарём посветил — битые ящики и что-то блестит. Рукой залез, вытаскиваю — золото. Слиток такой, чушка… А там ещё…
Говоря это, он ни разу не поднял глаза, бубнил себе в фуражку, лежащую на коленях, и нещадно мял, трепал её. Полковник отнял у него головной убор и положил на стол.
— Ну, а дальше-то что, Борис Рамазанович?
— Дальше?.. Проверили весь трубопровод, нашли утечки на стыках, перекрыли, — майор поковырял заусенцы. — Наверх поднялись, переоделись и в душ. Нам сразу деньги выплатили, по полмиллиона каждому.
— Напарник твой, Горстев, видел, что в контейнерах? — спросил полковник.
— Не видел, — он на мгновение вскинул глаза. — Я ему в бункере сказал, что это не взрывчатка, а золото. Он не поверил, засмеялся…
— Ты хорошо разбираешься в золоте, майор?
— В золоте не очень, но от взрывчатки отличу…
— А как ты определил, что там золото?
— В руки взял, — объяснил Индукаев. — Слиток маленький, а вес… Килограммов тридцать. Да и по цвету видно… Какие-то цифры выбиты.
— Что не прихватил с собой слиточек-то? — усмехнулся Арчеладзе. — Сейчас бы вон как пригодился. И не пошёл бы в прорабы…
— Думал, — признался он, — но испугался. Правда, нас не обыскивали потом, но пропустили через душевую и смотрели, как переодеваемся.
— Кто смотрел?
— Какие-то штатские… И охрана.
— Какая охрана?
— В камуфляже не поймёшь.
Полковник стал к окну и долго глядел на улицу. Майор притих за спиной, но чувствовалось, сидит настороже, как суслик у норки.
— Всё это очень любопытно, — проронил полковник. — И что, вы потом так и улетели в жилой городок? Подписки с вас не брали?
— Нет, не брали… Я потом уехал через два дня. Вместе с семьёй, к новому месту назначения.
— Они, эти люди… сами не могли перекрыть газ?
— Там же надо знать систему, где что…
— А теперь скажи-ка мне, Борис Рамазанович, — Арчеладзе обернулся к майору, — с чего это вдруг ты сейчас ко мне явился? В шахту лазил в восемьдесят девятом?
— Так точно…
— Спохватился только сейчас.
— Давно хотел, думал, — с готовностью ответил Индукаев. — Когда услышал, что золотого запаса осталось всего двести сорок тонн, подумал… А куда идти? К кому? Не знал же, ищут или нет.
