— А я и не собирался пока с тобой спать, поэтому какие у тебя возражения против обыкновенного поцелуя?
Господи, так она и знала, что щеки вновь загорятся, как ошпаренные. И что она может сказать, когда его поцелуй так глубоко взволновал ее? Она не могла отнестись к этому так же легко, как он. Обыкновенный поцелуй? В том поцелуе не было ничего обыкновенного, если судить по тому, какие чувства он в ней пробудил.
Милисент решила защищаться:
— Ты любишь другую. Почему это ни с того ни с сего решил целовать меня?
Губы Вулфрика сурово сжались. Очевидно, ему не понравилось напоминание о том, что он волен выбирать себе подругу не больше, чем она — друга.
— Именно поэтому ты смеешь отказывать мне? Потому что сама любишь другого? Ты забудешь его, девушка. Единственным, кого отныне станешь целовать, буду я, так что тебе лучше смириться с этим, да поскорее, пока не причинила нам обоим ненужную боль, — процедил он сквозь стиснутые зубы и, резко встав, выбрался из-за стола.
Не понравилось напоминание? Мягко сказано. Он просто взбесился.
Глава 24
— И сколько трупов ты оставишь на своем пути, прежде чем сообразишь, что мучит тебя?
Вулфрик взглянул сначала на брата, неслышно подошедшего сзади, потом на толпу рыцарей и оруженосцев, украшенных бесчисленными синяками и царапинами после утреннего испытания, которому он подверг их на ристалище.
— Ничто меня не мучит, — отнекивался Вулфрик, хотя сунул меч в ножны, отрицательно покачав головой в ответ на безмолвное приглашение оруженосца, стоявшего следующим в очереди на очередной поединок, и строго посмотрел на Реймунда: — Мне следовало бы в первую очередь поискать тебя.
Но Реймунд, ничуть не обидевшись, разразился смехом:
— Спасибо за то, что пощадил меня. Вижу, ты даже не вспотел. Или на твоих насупленных бровях уже висят сосульки?
— Похоже, давненько ты не работал мечом, — зловеще заметил Вулфрик.
Реймунд лукаво ухмыльнулся:
— А тебе не мешало бы залить горе кружкой медовухи да положить голову на хорошенькое плечико… чтобы половчее вонзить в него зубы.
— Не знаешь, случайно, должность королевского шута не свободна? Ты превосходно бы подошел. Думаю, тебя сразу же наняли бы… И откуда ты только набрался таких дурацких шуточек?
— Я провел приятную ночь с женушкой, почему бы мне не быть в хорошем настроении. Ты же, со своей стороны, скоро начнешь на людей кидаться. Стал еще зловреднее, чем когда отправлялся за своей невестой, а тогда мне казалось, что хуже ничего быть не может. Что произошло с тех пор, как мы вчера расстались?
— Лучше спроси, чего не произошло! — пробормотал Вулфрик себе под нос, поспешно удаляясь, но Реймунд все равно расслышал и с усмешкой повторил:
— Ладно, чего именно не произошло?
Вместо ответа Вулфрик обжег его негодующим взглядом и, пожав плечами, проследовал к ближайшей конюшне, где в одном стойле находился его жеребец, а в другом — Стомпер. К удивлению брата, Вулфрик протянул грушу, сваренную в меду, не своему коню, а Стомперу. Такого Реймунд не ожидал.
— Я бы побоялся за свою руку, — без тени насмешки заметил он.
— Нет, он настоящий сладкоежка. Когда дело доходит до меда, он сама доброта.
— Ты в самом деле храбрец, если сумел это узнать, — хмыкнул Реймунд, но, сразу став серьезным, заметил: — Ты кормишь ее лошадь, не свою?
— Моя и так избалована, — небрежно бросил Вулфрик.
— Думаешь, свою она не балует?
— Если и так, долго ей этого делать не придется. Как только начнут прибывать гости, я запру ее в соляре.
— Разумная предосторожность, — согласился Реймунд. — Но что тебя гложет и заставляет калечить несчастных воинов?
Вулфрик вздохнул и по привычке провел рукой по волосам, не заметив, что ладонь запачкана медом.
— Я горю желанием прикончить человека, которого даже не знаю.
— Вполне понятно. Я сам бы задыхался от ярости, если бы кто-то посмел покушаться на мою…
— Нет, я не о нем, — перебил Вулфрик. — Тот будет умирать сотни раз сотней смертей, когда я до него доберусь. Я имел в виду мужчину, которому она отдала сердце. Сначала я о нем и не думал. Теперь же он не выходит у меня из головы.
Реймунд удивленно заморгал:
— И когда это неприязнь сменилась симпатией?
— Кто говорит о симпатии? — возразил Вулфрик. — Она моя невеста, Реймунд, и мне не пристало соперничать с кем-то, кого я ни разу не встречал.
— Откуда тебе это известно? Знаешь, как его зовут?
— Нет, но хочу узнать.
— Почему бы тебе не спросить у нее прямо?
— Чтобы она заподозрила, будто я собираюсь прикончить его?
— Разве ты не об этом сейчас толковал? — поддел Реймунд. — Сам сказал, что рвешься его убить.
— Обыкновенное преувеличение, — отмахнулся Вулфрик. — И не бросай на меня подозрительных взглядов, братец. Я просто никак не могу сообразить, как уничтожить ее привязанность к нему. Надо узнать, чем он так ее привлек, а это невозможно, пока его имя остается тайной. Но, наверное, ты сможешь мне помочь.
— Хочешь, чтобы я спросил леди Милисент? — догадался Реймунд.
— Нет, не ее. С тобой она будет откровенна не более чем со мной. Но вот ее сестра Джоан совсем иная: милая, приветливая, покорная. Она ничего не заподозрит и с готовностью расскажет тебе все.
— А если нет, значит, попробую выбить из нее имя таинственного рыцаря, — фыркнул Реймунд.
— Мне не до шуток! Дело серьезное!
— По-моему, братец, твое чувство юмора скончалось и больше никогда не даст о себе знать! Остается надеяться, что священник прочел над ним пышную проповедь. Не понимаю, из-за чего волноваться? Даже если твоя дама любит какого-то незнакомца, выйдет она все равно за тебя и будет верна тебе. Или у тебя есть причины думать иначе? Опасаешься, что она изменит?
— Нет, я уверен, что она станет чтить произнесенные у алтаря обеты. Но позволь спросить, что бы чувствовал ты, если бы, лежа в постели с женой, знал, что она воображает на твоем месте другого?
Реймунда передернуло.
— Сегодня же поговорю с ее сестрой, — коротко пообещал он.
Глава 25
Милисент неизменно поражала способность женщин сплетничать и судачить о всяких пустяках. Она уже и не помнила, когда была вынуждена сидеть и слушать пустую трескотню. Она ни за что не согласилась бы, если бы леди Энн сразу после обеда не усадила ее и Джоан вышивать огромную шпалеру, которую хотела закончить до свадьбы. Ткань была натянута на большой станок, разместившийся у очага. Дюжина вышивальщиц ловко работала иглами, не мешая друг другу. Милисент осталась лишь потому, что сама леди Энн наблюдала за работницами, а ей не хотелось ссориться со свекровью.
