Ювелир поднес листок к глазам и на секунду задумался.
– Первый принцип моей профессии, – проговорил он
наконец, – полная конфиденциальность. Покупатель драгоценности должен быть
стопроцентно уверен, что никто не узнает о его покупке, что на следующий день к
нему не заявятся гости с утюгом да паяльником… То же самое – и продавец. Кто
захочет, чтобы стало известно, какие деньги у него неожиданно появились… Я уж
не говорю о тех случаях, когда сережки или перстенек покупают вовсе не жене,
опять-таки не рассчитывая на огласку…
– Это не тот случай, – прервал старика
Маркиз. – Если мы говорим об одном и том же украшении, владелица его
скончалась и ей уже все равно.
– Никогда не называй драгоценности украшениями, –
поморщился старый ювелир, – теперь редко случается, что они действительно
украшают женщину, которая их носит. А насчет этой броши, поскольку ты говоришь,
что владелица умерла… ее покупала действительно женщина.
– Холеная дама, шатенка средних лет?
– Да, это она.
– Какая редкая удача! – воскликнул Леня. –
Значит, она покупала эту брошь у вас? И это была действительно драгоценная
брошь? Я имею в виду, с настоящими бриллиантами и изумрудами?
Иван Францевич посмотрел на Леню с неодобрительным
удивлением:
– Что ты хочешь сказать? Я ничем другим, кроме
настоящих камней, не занимаюсь последние шестьдесят лет.
– Простите, Иван Францевич, я не хотел вас обидеть.
Дело в том, что после смерти Валерии Борисовны нашли точно такую же брошь… но
она была хорошо сделанной имитацией, с поддельными камнями.
– Вот как! – Миллер забарабанил пальцами по столу,
уставившись взглядом в дальний угол кабинета.
– Больше того, – продолжил Маркиз, – после ее
смерти у нее в доме нашли целую коллекцию поддельных драгоценностей… или
имитаций.
– Хорошо, – решился наконец ювелир, – я
расскажу все, что знаю. Эта дама… Она обратилась ко мне по приличной рекомендации,
уж не буду называть имен, и покупала достаточно много первоклассных старинных
драгоценностей. Одновременно она попросила меня рекомендовать хорошего мастера,
специализирующегося на изготовлении имитаций.
– Она не объяснила для чего?
– Мне она сказала, что хочет заказать копии всех
купленных у меня вещей, чтобы в большинстве случаев носить подделки, держа
настоящие драгоценности в сейфе. Иногда покупатели так действительно поступают,
чтобы не рисковать настоящими камнями…
– Ну и как – рекомендовали вы ей такого мастера?
– А почему нет? – Иван Францевич пожал
плечами. – Она – клиентка, и клиентка крупная. Покупала много, платила
хорошо…
– И к кому вы ее направили?
– Есть один молодой человек… у Ильи Борисовича
работает…
– У Лейбовича? – уточнил Маркиз, вспомнив один
забавный эпизод из своего послужного списка.
– У него, – кивнул ювелир, – толковый юноша.
В камнях разбирается не особенно – оно и понятно, молод еще совсем, пятидесяти
нет, – но имитации делает превосходные, невооруженным глазом сразу и не
отличишь…
– Даже вы? – вежливо удивился Маркиз.
– Ну я-то, конечно, отличу…
– Я хочу попросить вас еще об одной услуге. – В
голосе Маркиза зазвучала необычная для него нерешительность. – Нет ли у
вас перечня и описания тех изделий, которые приобретала у вас покойная? Я
понимаю, что прошу вас о невозможном, но такой перечень мог бы мне очень
помочь…
Иван Францевич засопел, как рассерженный еж, но вдруг,
повинуясь неожиданному импульсу, выдвинул верхний ящик стола.
– Ох, только в память об Аскольде! Но я с тобой все
свои незыблемые принципы нарушил!
Он вытащил из ящика стопку фотографий и протянул ее Маркизу.
* * *
Лола в ожидании Маркиза от скуки трудилась на кухне. Такая
деятельность ее успокаивала, и Лола сварила рассольник из гусиных потрошков и
запекла в духовке огромный кусок свинины. Их домашний зоопарк в полном составе
ошивался на теплой кухне. Попугай дремал на холодильнике, Аскольд и Пу И
выпихивали друг друга из кресла, пока не угомонились.
Маркиз, вернувшись, приятно удивился. Перед ним была прежняя
Лола, исчезли тревожный блеск глаз и нервозность.
– Дорогая, посмотри эти фотографии, – проговорил
Леня, когда обед был закончен и на столе остались только маленькие чашечки
свежезаваренного кофе. – Что из этих украшений носила ваша покойная
Валерия?
Лола перебирала снимки один за другим, подолгу любуясь
каждым.
– Какая прелесть! – то и дело замирала она над
какой-нибудь фотографией, молитвенно сложив руки. – Ну это просто чудо!
– Лолка, я тебе для чего дал фотографии? Не восхищайся,
а трезво смотри – что ты на ней видела, а что – нет…
– Ну, вот эти серьги она пару раз надевала… Этот
перстень был на ней в день генеральной репетиции «Ревизора»… Этот браслет я
тоже как-то на ней видела… А вот та самая змейка, из-за которой было столько
шума… Слушай, а вот эту брошь я тоже видела, но не на ней…
– Что значит – не на ней?
– Ну, не на Валерии, а на другой женщине…
– Да ты, наверное, перепутала! Мало ли похожих
украшений?
– Да? Ты посмотри на эту красоту – ты думаешь, такое
можно перепутать?
Маркиз заглянул через Лолино плечо. Перед ней на столе
лежала фотография действительно очень эффектного и необычного украшения –
броши, представляющей собой восьмиконечную рубиновую звезду, удивительно изящно
сплетенную с сапфировым полумесяцем и маленьким бриллиантовым вензелем «А».
– Ну и где ты, интересно, видела эту брошечку? –
осторожно поинтересовался Маркиз.
– Сам ты брошечка! – обиделась Лола. – Не
веришь мне? Да она у меня прямо перед глазами стоит! Такое забыть невозможно!
– Но на ком ты это видела – можешь вспомнить? Меня твои
эмоции в данном случае не очень интересуют, меня факты интересуют!
– Ну сейчас, постараюсь вспомнить, когда это
было… – Лола замерла, уставившись в фотографию и наморщив лоб, усиленно
напрягая свои мозговые извилины.
– Кажется, это было на приеме, посвященном открытию
галереи «Аквилон»… От театра пригласили нас с Главным, но Валерия там тоже
была, по каким-то своим собственным каналам… Она всюду пролезет… пролезала…
– А ты в «Аквилоне» кого-нибудь знаешь?
– В «Аквилоне»? – Лола на секунду
задумалась. – Конечно, Веру Соловей.
– Что это за птица такая?
– Ну что ты! Верка Соловей – это что-то! Она всех
знает, и ее все знают, ее всюду приглашают, и она везде успевает отметиться.
При этом она, собственно, ничего не делает, разве что иногда пишет маленькие
заметочки в мелкие газетенки про те тусовки, на которых успела мелькнуть.
Заметки поганенькие, потому что она ничего не умеет толком делать, да ей и
некогда – попробуй-ка везде успеть! Но поскольку она везде замечена, то ее по
инерции продолжают приглашать, а заметки продолжают печатать, поэтому она
считается журналисткой…
