Но тот букет не шел ни в какое сравнение с этими
отвратительными розами!
Лиза схватила мерзкий букет, выдернула его из кувшина,
расплескав воду, и шагнула к двери – она хотела унести цветы и выбросить их,
вышвырнуть куда угодно, только бы они не достались мерзавке Чижовой…
Схватив розы, Лиза укололась одним из шипов, и резкая боль
на мгновение отрезвила ее. Она огляделась вокруг, почувствовав одновременно с
уколом шипа укол стыда – что она делает в чужой комнате, зачем она взяла чужие
цветы, что будет, если ее кто-нибудь застанет здесь…
И в то же мгновение ужасная судорога пронзила все ее тело. В
глазах Лизы потемнело, комната поплыла перед ней, она пыталась вдохнуть – и не
могла, горло словно сдавила чья-то железная рука…
«Это все она, – подумала напоследок травести, –
это все Чижова… Она что-то сделала со мной… Розы! Она отравила розы, чтобы
убить меня!»
Это была последняя ее мысль.
Лиза Штукина покачнулась и упала на пол грим-уборной, все
еще сжимая в руке черенки великолепных белоснежных роз.
И из этого букета выпала визитная карточка.
Маленький прямоугольник глянцевого картона с выгравированным
на нем единственным словом – «Магистр». Единственным словом и рисунком, словно
сделанным тонким пером, – шпага и роза.
Спектакль прошел блестяще.
Лола трижды выходила на поклоны.
Критик Пеликанский томно закатывал глаза и кудахтал от
восторга. Публика аплодировала стоя и не хотела отпускать. Букеты помогал нести
комик Задунайский, самой было уже не справиться. Особенно тронул скромный
маленький букетик от стройной старушки с ясными, светящимися радостью глазами,
завзятой театралки, помнящей Раневскую и Тарасову.
Главный подошел тихо, поцеловал Лоле руку и промолвил
прерывающимся от хорошо отрепетированного волнения голосом:
– Нет слов!
«Ради таких мгновений живешь! – думала Лола. – Ну
как же я могу отказаться от театра? Это просто невозможно!»
В грим-уборную шла триумфально, с почетным караулом – слева
Главный, справа Пеликанский, сзади Задунайский с цветами.
Открыла дверь, оглянулась к мужчинам, проговорила, легко
склонив голову, как королева:
– Я скоро! – потому что понимала: сейчас будут
шампанское, тосты, поздравления.
Шагнула внутрь… И все, праздник кончился.
Лола вскрикнула коротко и негромко, но все поняли: стряслось
что-то ужасное.
Первым в гримерку протиснулся Задунайский, увидел
раскинувшуюся на полу Штукину, опустился на одно колено, потрогал пульс и
обернулся к остальным:
– Она мертва.
Лола в этом и не сомневалась: едва войдя, она увидела на
полу визитную карточку с розой и шпагой и поняла, что травести украла чужую
смерть. Магистр не шутит и не ограничивается полумерами.
И прежде чем Задунайский вошел в грим-уборную, она носком
туфли отбросила визитку под шкаф. Это было самым первым ее побуждением, которое
Лола не могла себе объяснить.
За сегодняшний вечер Лола прошла все стадии истерики.
Сначала при виде трупа Лизаветы Штукиной в собственной грим-уборной ее начал
сотрясать беззвучный противный смех. Лола ничего не могла с собой поделать, она
понимала, что ведет себя неприлично, но не могла остановиться. Неожиданно помог
старый комик Задунайский. Пока дамы ахали, а Главный привычно вызывал милицию,
он внимательно пригляделся к Лоле и вдруг без всяких разговоров залепил ей
такую сильную пощечину, что клацнули зубы. От неожиданности Лола прекратила
смеяться, но началась сильная икота. Кто-то протянул стакан воды, в голове у
Лолы мелькнула было мысль, что это удобный момент для убийцы исправить свою
ошибку – подсунуть отравленную воду, и все. Но очевидно, ей повезло и на этот
раз, потому что вода оказалась самая обычная, негазированная «Бонаква».
Икота прошла, но от холодной воды Лолу затрясла мелкая
дрожь.
Главный же, оглядев крошечное помещение грим-уборной, цыкнул
на Гаяне Айвазян, которая пыталась расположиться рядом с телом покойной
Штукиной, чтобы вдоволь попричитать над покойницей, и рявкнул на остальных,
чтобы выметались в коридор и не затрудняли работу милиции. Штукиной уже все
равно ничем не поможешь.
– Зачем милиция? – слышались слабые возражения из
толпы артистов. – Это же несчастный случай. Просто плохо стало с сердцем.
Инфаркт, умерла на месте.
– Нет уж, – вздохнул Главный, – чувствую я,
что без милиции мы и на этот раз не обойдемся. Эх вы! Такой спектакль
испортили! – Он с осуждением посмотрел на Лолу и махнул рукой.
Она дернулась, хотела было ответить в том духе, что было бы
им всем легче, если бы на месте Штукиной лежала сейчас она, Лола, но поняла,
что ее смерть была бы гораздо интереснее всем.
«Смерть после спектакля!», «Убийство на подмостках!»,
«Розы-убийцы!» – Лола так и видела перед собой заголовки в «желтых» газетенках.
А Пеликанский-то как порезвился бы! Еще бы, ведущая актриса, роковая красавица
испускает дух прямо в его присутствии. Какова темочка? Нет, Штукина и здесь
умудрилась подгадить Лоле. Кто заинтересуется смертью малоизвестной травести?
Главный прав, только милиция. И у нее, у Лолы, снова будут неприятности.
Айвазян нагнулась, чтобы положить на грудь Штукиной белую розу,
но Задунайский резко отвел ее руку:
– Сказано – ничего не трогать! Пошли отсюда!
Главный увел Лолу в свой кабинет, и мелко сотрясающая ее
дрожь перешла в крупную. После полстакана отличного коньяка из личного НЗ
Главного дрожь прекратилась, но наступила абсолютная апатия. Если бы сейчас в
кабинете появился убийца, Лола сдалась бы ему без боя.
«За что? – вяло думала она, поудобнее устраиваясь на
кожаном диване в кабинете Главного. – Что я им всем сделала? Неужели
кто-то заказал меня за то, что я преуспеваю на подмостках? Кто же это меня так
ненавидит?»
Лола подумала еще немного, перебрала всех коллег и
утвердилась в мысли, что больше всех ее ненавидела Штукина. Но Штукина-то как
раз мертва, она приняла смерть, которую наверняка готовили для Лолы. Это не
важно, какую смерть, милиция разберется. Но карточка, лежащая рядом с телом,
недвусмысленно указывала на то, что смерть Штукиной вовсе не несчастный случай.
Несмотря на позднее время, милицейская бригада приехала в
том же составе, что и в первый раз, когда выезжали на убийство Валерии
Кликунец.
– Опять вы? – скорбно удивился капитан Сойка,
увидев Лолу. – И снова в мое дежурство. Ну впрочем, и так это дело нам бы
отдали, мы уже тут в театре, можно сказать, свои люди… Ну давайте,
рассказывайте, как вы дошли до жизни такой…
Лола ничего не могла ему сказать вразумительного. Она была
занята на сцене, да и не она одна. Все, кто не был занят в спектакле, смотрели
на сцену, уж больно много хлопали. Спектакль прошел на ура, Лола превзошла
самое себя, все любовались ею. Коллеги женского пола тоже смотрели на сцену. Уж
какие мысли бродили в их головах, можно только догадываться. Одна только Лиза
Штукина не в силах была спокойно наблюдать за Лолиной игрой, вернее, за доставшимися
ей шумными овациями. Она бродила где-то в недрах театра, и никто ее не видел.
